аскетизм

Монашеская аскеза не только подменила евангельскую заповедь любви послушанием, но и извратила самое послушание. Послушание перестало быть слушанием Бога, служением Богу и стало послушанием человекам. Даже св. Симеон Новый Богослов, величайший мистик православного Востока, у которого есть очень смелые мысли, говорит: «Даже глотка воды проглотить не проси, хотя бы случалось тебе быть палимому жаждой, пока духовный отец твой, сам в себе подвинуть будучи, не велит тебе этого сделать». Самое главное — отсечение человеческой воли. Все приспособлено к борьбе с грехом. Но крайние формы послушания и покаяния приводят к потере совести и достоинства человека. Аскеза может вести к очерствлению сердца и боязни человеческих душевных движений. Устанавливается постоянное запугивание опытом гордости, и на этой почве укрепляется ложное смирение и послушание. Но смирение и послушание, связанные с чувством греховности человека, легко ведут к неосознанной гордости, гордости смиренных, к недоброжелательству и даже злобности. Такова диалектика духовной жизни.

Есть у меня лачуга, и день и ночь она

Дарует мне отраду покоя, пищи, сна.

Такое мне в лачуге привольное житье,

Что негодует небо на бытие мое.

Над ней такое небо, что свод небесный весь

Лишь малая частица огней, горящих здесь.

Такой в ней мир прекрасный, что океан земной

Лишь отблеск сновидений, встающих предо мной.

Все, все, что есть в чертогах прославленных царей,

Вмещается в лачуге отверженной моей.

Излюбленная книга и рядом с ней сухарь -

Вот пир мой, вот мой ужин сегодня, как и встарь.

Полна до края чаша терпенья моего,

Взамен вина подолгу я тихо пью его,

Ласкательно скрипящий короткий мой калам{*} -

И перстень свой, и цитру я за него отдам.

Мне роскоши не надо, гнетут меня шелка,

Хожу в суфийской хырке{*}, душе она легка.

От лишнего, мирского оборони, господь!

Порабощает душу, отягощает плоть.

Мир-старец не прогонит наперекор уму

Высоких дум, нашедших приют в моем дому.

Назад с пути мирского путь преградил мне тот,

Кто для меня от века и пристань и оплот.

Все скажут: заблужденью предался я… Ну что ж?

В том истину я вижу, в чем люди видят ложь.

На службе падишаху — будь долог век его! -

Я быть уже не в силах, устал я от всего.

Хотя посланье шаха ласкает сердце мне,

Пронзенное тревогой, истлевшее в огне, -

У нищего ни речи, ни слов ответных нет:

Мой дом, мои лохмотья — вот лучший мой ответ!

Но аскезу нужно отличать от морали. Через аскезу человек стремится к совершенству, через мораль же исполняет минимум.

Далекий дым, а не манящий свет

Холодной ночью — поводырь скитанья.

Не так ли, заглушив соблазн, аскет

Находит радость в твердом воздержанье?

... аскетизм сам по себе ещё не есть добро и, следовательно, не может быть высшим или безусловным принципом нравственности. Истинный (нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру.

Служители средневековой церкви, мучившие и сжигавшие еретиков, евреев, колдунов и ведьм, были по большей части люди в аскетическом смысле безупречные, но односторонняя сила духа, при отсутствии жалости, делала их воплощенными дьяволами.

Средневековые аскеты ненавидели женщин и полагали, что Бог создал их для искушения монахов. Неплохо бы иметь более высокое мнение и о Боге, и о женщине.

Аскетические писатели «Добротолюбия» учат: монах тот, кто, от всех отделясь, со всеми остается в единении. Но единение это бесстрастное, оно никогда не есть привязанность к твари. Результаты бесстрастия выражаются так: любящий мир много имеет печалей, а презирающий все, что в мире, всегда весел. Требование бесстрастия, равнодушия к твари особой остроты достигает в отношении к женщинам. Аскетическая литература полна панического страха перед женщиной.

Аскетизм как цель есть величайшая нелепость. Он есть покров ханжи и лицемерия. Настоящий аскетизм является сам собой, как морщины па лбу, как следствие глубочайших переживаний.

Телесный недостаток может повести к, своего рода, умственному избытку. Но получается, что и наоборот бывает. Умственный избыток может вызвать в человеке сознательную, целенаправленную слепоту и глухоту умышленного одиночества, искусственную холодность аскетизма.