— Возможно, он сменит гнев на милость, когда вкусит блага, которые мы могли бы ему предоставить.
— Проститутку ему привести?
— Думаю, здесь надо брать выше.
— Две проститутки?
— Возможно, он сменит гнев на милость, когда вкусит блага, которые мы могли бы ему предоставить.
— Проститутку ему привести?
— Думаю, здесь надо брать выше.
— Две проститутки?
... и я думаю, что они сбежали, чтобы продолжить свои гомосексуальные отношения, и я спрашиваю вас: в этом мире нетерпимости и предрассудков, кто мы такие, кто, чтобы осуждать их?!
Говорить о своих чувствах — первый признак слабости. Лучше держать это в себе, пока оно не станет твердым комком злости и обиды. Так поступал мой дядя Питер. Впрочем, он спился вусмерть, но это... неважно.
Дора-Дора помидора мы в саду поймали вора. Стали думать и гадать, как же вора наказать!
— Всё не могу её забыть. Я ведь никогда её больше не увижу.
— От судьбы не уйдешь.
— Это да... Нее, нее, не пойдет. Это гонево какое-то. Это просто херня, которую люди несут, когда им больше нечего сказать.
— Может пользы своими способностями мы и не приносили, но хоть никого не обижали, никого не насиловали и не убивали.
— Она меня изнасиловала, а уж народу мы положили, будь здоров.
— Но мы всё равно хорошие!
Мы малолетние преступники, которые разжились суперспособностями и при этом даже не додумались пустить их на злодеяния! Стыд и срам!
— Слушай, после грозы ты почувствовал что-нибудь странное? [Нейтану]
— Да, я почувствовал странное покалывание в своем очке.
— Ты почувствовал что-то странное? [Саймону]
— Ты что, не хочешь дослушать про мое очко?
— Сортир не работает.
— И ты отливаешь в раковину?!
— Ага. Думал вот, не нассать ли в бутылку или в автомат с печеньками, но так оно как-то цивилизованней. Я же не какой-то там пещерный человек!