– Что ты делаешь?
– Я принимаю свою роль во всём этом. Все грехи человечества – это вина Дьявола, так? Я думал, ты считаешь по-другому, но я ошибался. Ты такая же, как и все остальные.
– Что ты делаешь?
– Я принимаю свою роль во всём этом. Все грехи человечества – это вина Дьявола, так? Я думал, ты считаешь по-другому, но я ошибался. Ты такая же, как и все остальные.
— Я ей верю.
— Почему?
— Какой из ответов ты хочешь услышать? Неясно-загадочный или тупо-бессмысленный?
— Плохой человек сделал это с моей мамой. Значит, в мире существуют плохие люди?
— Я не знаю... ну, есть в мире плохие люди, ну и что? Знаешь, хороших людей намного больше.
— Правда?
— Да. И твоей маме помогают хорошие люди.
Пара вон за тем столиком вот-вот разосрется. А, когда вон та вошла сюда, все стали обсуждать ее накачанные скулы. Они жалкие и хотят разорвать друг друга. Вообще-то, это напоминает мне о доме.
— Тебе придется снять эту одежду, это серьезная проблема. Я отвезу тебя домой, существовать в обществе ты пока не приспособлена. А потом я встречусь со своей коллегой. Мама!
— Да?
— Ты голая!?
— Ты сказал, одежда — это проблема, вот я ее и решила.
— Сядь уже в гребанную машину наконец! Боже правый, благодаря тебе у меня будет травма на целую вечность, мама.
Гораздо лучше двигаться вперед, а не застревать в прошлом. Мы не можем переписать историю.
— Я еще не видел тебя таким испуганным.
— Ты прав, не видел. Ведь я еще никогда не боялся умереть и потерять все. Но это делает меня не слабым, а опасным.
— Не волнуйся, Хлоя, я им займусь.
— Да, мы с детективом Дэном поймаем убийцу.
— Лучше Люциферу тоже в этом не участвовать.
— Согласен. Непредсказуемый чудила здесь точно не нужен.
— Что ж, здравствуй, Азраэль.
— Ты слишком крут, чтобы звать меня Рэй-Рэй?
— Уменьшительными именами называют сестер, которые не бросают тебя на тысячелетия.
— Я тебя не бросала, я была занята.
— Вот как?
— А ты попробуй быть ангелом смерти. Много людей умирает, Лу.
— И не говори.
— Я понимаю, ты зол, надо было связаться с тобой, когда Папа скинул тебя в ад. И я собиралась, но день растянулся до недели, неделя, ну... до тысячи лет... А потом это уже казалось странным.