— ... У меня планы.
— Курить марихуану, жрать «Читос» и дрочить не подходит под определение «планы».
— ... У меня планы.
— Курить марихуану, жрать «Читос» и дрочить не подходит под определение «планы».
Я всю мою жизнь прожил в страхе. Боялся того, что могло случиться, должно или не должно было случиться... и все 50 лет я так прожил. Часто просыпался в 3 часа ночи... Но знаешь что, с тех пор как у меня нашли рак, я сплю отлично. И вот тогда я понял, что самое страшное — сам страх, он настоящий враг. Так что вставай и выйди навстречу миру, и врежь этому гаду так, чтоб все зубы повылетали.
— Когда-то я был участковым. Меня постоянно вызывали на семейные разборки, сотни раз за годы службы. Но был один парень, один говнюк, которого никогда не забуду, — Горди, прямо вылитый Бо Свенсон. Помнишь такого? В «Бесславных ублюдках» играл, помнишь?
— Нет...
— В общем, здоровый гад, килограмм 100-110. Но его жена, ну или подруга, была очень хрупкой, как птичка, запястья точно веточки. И вот нас с напарником вызывали к ним каждые выходные, и каждый раз один из нас отводил её в сторону и говорил: «Всё, хватит, пиши заявление!» И дело было не в какой-то глубоко скрытой любви, в нашем случае девушка просто боялась и ни за что не хотела его подставлять. Приходилось сдавать её в больницу, а его сажать в воронок и везти в вытрезвитель, чтоб проспался, а утром возвращался домой. Но как-то раз мой напарник захворал, и я дежурил один. И вот приходит вызов всё по той же херне — сломанный нос в душе и всё такое. Я надеваю наручники, сажаю его в тачку, везу в участок, но только в ту ночь на въезде в город тот ушлёпок запел на заднем сиденье песню «Danny Boy». Вот она-то меня и вывела... И вместо налево я свернул направо, на просёлочную. Поставил его на колени, сунул револьвер ему в рот и сказал: «Вот и всё. Настал твой конец.». Он заплакал и давай ссаться и клясться, что оставит её в покое, и кричать так громко, как мог с пистолетом во рту. Я говорю ему, чтоб заткнулся, потому что надо было подумать, что делать дальше. Конечно же, он заткнулся. Замолк. Стал тише воды. Как собака, ждущая объедки. И вот стоим мы там, я делаю вид, что раздумываю, а прекрасный принц на коленях, в грязи, в обосранных штанах. И вот через пару минут я вынимаю пушку из его рта и говорю: «Если ты её хотя бы ещё раз тронешь, то я тебя так, и так, и так, и бла, бла, бла.».
— Просто предупредил?
— Конечно. Я же хотел... Хотел по-хорошему. Но через две недели он убил её. Проломил ей голову блендером. Когда мы приехали, там было столько крови, что воздух был железным на вкус. Мораль сей басни такова: я пошёл на полумеры там, где надо было давить до конца. Больше я такой ошибки не повторю. Хватит полумер, Уолтер.
— …потому что я никогда не лежал в багажнике и не стоял на коленях с приставленным к голове автоматом, пока не появился ты, старый, жадный козел!
— Готов признать свою некомпетентность в вопросе.
Мне не грозит опасность, Скайлер, я сам опасность! Кто-то откроет дверь и схватит пулю. Думаешь, им буду я?! Нет. Это я постучу в дверь.
— Зачем тебе это нужно? Только честно!
— А тебе зачем?
— Бабло рубить!
— Вот и ответ...
— Да ладно тебе, ну! Такой правильный дядька, прямой как палка и вдруг... Сколько тебе? Шестьдесят стукнуло и решил — во все тяжкие?
— Мне пятьдесят.
— Да всё равно странно! В башке не укладывается. Слушай, если у тебя шифер потёк, если ты сбрендил или депрессуешь, всякое бывает, то мне надо об этом знать. Понимаешь? Меня это тоже касается.
— Просто я проснулся.
— У меня идея получше.
— Ну, слава Богу. Давай, мистер Уайт, выкладывай.
— Бобы.
— Бобы?!
— Бобы клещевины.
— И чё с ними будем делать? Вырастим волшебный стебель до неба, да? Заберёмся и убежим?
— Мы сделаем из них рицин.
— Ты сказал кретин?
— Рицин!