Паниковский

Шура, я вставлю себе золотые зубы и женюсь, ей-богу женюсь, честное, благородное слово!

Вы ещё не знаете Паниковского! Паниковский вас всех продаст, купит, и снова продаст, но уже дороже!

— Бендер, — захрипел он вдруг, — вы знаете, как я вас уважаю, но вы ничего не понимаете!

— Вы не знаете, что такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу!

— Это дивная жирная птица, честное, благородное слово.

— Гусь! Бендер! Крылышко! Шейка! Ножка! Вы знаете, Бендер, как я ловлю гуся?

— Я убиваю его, как тореадор, — одним ударом. Это опера, когда я иду на гуся! «Кармен»!..

— Что такое, — сказал вдруг Балаганов, переставая работать, — три часа уже пилю, а оно всё ещё не золотое?

Паниковский не ответил. Он уже всё понял и последние полчаса водил ножовкой только для виду.

— Ну-с, попилим ещё! — бодро сказал рыжеволосый Шура.

— Конечно, надо пилить! — заметил Паниковский, стараясь оттянуть страшный час расплаты. Он закрыл лицо ладонью и сквозь растопыренные пальцы смотрел на мерно двигавшуюся широкую спину Балаганова.

— Ничего не понимаю! — сказал Шура, допилив до конца и разнимая гирю на две яблочные половины. — Это не золото.

— Пилите, пилите, — пролепетал Паниковский.