Вторая мировая война

Когда я проснулся утром 22 июня, мне сообщили о вторжении Гитлера в Россию. Уверенность стала фактом. У меня не было ни тени сомнения, в чем заключаются наш долг и наша политика.

Перед нападением на Россию фюрер созвал совещание всех командующих и лиц, связанных с верховным командованием, по вопросу о предстоящем нападении на Россию. На этом совещании фюрер заявил, что методы, используемые в войне против русских, должны отличаться от методов, применяемых против Запада... Он сказал, что борьба между Россией и Германией — это русская борьба. Он также сказал, что так называемые комиссары не должны рассматриваться как военнопленные.

Ошибки, которые делались в течение нескольких лет, не могут быть исправлены за несколько часов.

Я согласен, что надо раньше покончить с Сирией. Мы, в Лондоне, всегда считали, что для того, чтобы отвоевать и удержать Кипр, нам совершенно необходимо удерживать Сирию.

В мрачных войнах современной демократии нет места рыцарству. Тупая бойня в гигантских масштабах и массовые эффекты подавляют все возвышенные чувства.

Любые планы вторжения требуют по меньшей мере временного господства в воздухе в дневное время.

В германском сообщении о допросе наших военнопленных имеется следующее замечание: «Что касается духа и морального состояния английских войск, то стоит упомянуть, что, несмотря на множество неудач в ведение войны, вера в Черчиля остается, как правило, непоколебимой».

По мнению объединенного разведывательного управления главной целью Германии в 1941 году оставался разгром Соединенного Королевства. Еще 23 мая это управление, в которое входили представители всех трех видов вооруженных сил, сообщало, что слухи о предстоящем нападении на Россию утихли.

За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем.

Гитлер упирал главным образом на то, что это решающая битва между двумя идеологиями и что этот факт исключает возможность применения в этой войне (с Россией) методов, которые считались единственно правильными согласно международному праву.