... мне вообще лучше думается, когда рядом есть кто-то, кто может думать за меня.
Торговец пушками
Мы перебрали весь стандартный набор любезностей, диктуемых Голливудом и высшим светом. Она попыталась закричать и укусить меня за руку; я же велел не шуметь, пообещав, что не сделаю ей больно, если она не будет орать. Она заорала, и я сделал ей больно. В общем, вполне стандартная фигня.
Но есть такое правило: после любого боя – и неважно, победили вы или проиграли, – еще раз мысленно прокрутить события, дабы извлечь урок.
Уединение в кабинке с фаянсовым сосудом всегда способствует активизации умственной деятельности.
— Иди ты к чёрту!
— Непременно пойду, причём обязательно проверю, чтобы и вам там комнатку приготовили.
– Знаете, как у собачников? – заговорил Соломон. – «Что вы, мой пёсик совсем не кусается», – вечно твердят они. До тех пор, пока вдруг не приходится признать: «Сам не пойму, никогда с ним раньше такого не было». Я просто хочу сказать, командир, что по-настоящему никто ни про кого ничего не знает. Ни про человека, ни про собаку. По-настоящему – никто.
– Знаете, как у собачников? – заговорил Соломон. – «Что вы, мой пёсик совсем не кусается», – вечно твердят они. До тех пор, пока вдруг не приходится признать: «Сам не пойму, никогда с ним раньше такого не было». Я просто хочу сказать, командир, что по-настоящему никто ни про кого ничего не знает. Ни про человека, ни про собаку. По-настоящему – никто.
Безусловно, имелась одна, причем весьма веская причина, почему я желал сохранить его благосклонность. Да, возможно, он слегка того, а доченька его — не более чем смазливая фифа, вывернутая мехом внутрь. Однако я не мог отрицать очевидного факта: эта парочка определенно обладала каким-то шармом.
Пока я вилял по блестящим, залитым желтым светом улицам, из головы у меня не выходили слова Сары – о том, чтобы я прекратил «эту хрень». И прекратить ее я должен был только потому, что в комнате находился умирающий человек.
«Ньютоновский разговор», – подумал я про себя. То есть подтекст был таков: если бы в комнате не было умирающего человека, «эту хрень» можно было бы запросто продолжать.
Я распаковал вещи и переоделся в яркую оранжево-жёлто-сиреневую ветровку — именно такие полагается носить на лыжном курорте, если не хочешь бросаться в глаза.