Совершенных людей не бывает. Мы созданы несовершенными.
Погнали
Я даже подумываю о том, что бы вколоть себе дозу попозже, а сейчас — встать и выйти на улицу, встретить рассвет. Хотя хрен с ним с рассветом, — у меня свой рассвет, расфасованный по бумажным пакетикам.
Страдания и несправедливость. Самое верное средство от жалости к себе. В смысле, что все может быть ещё хуже.
Я даже подумываю о том, что бы вколоть себе дозу попозже, а сейчас — встать и выйти на улицу, встретить рассвет. Хотя хрен с ним с рассветом, — у меня свой рассвет, расфасованный по бумажным пакетикам.
Страдания и несправедливость. Самое верное средство от жалости к себе. В смысле, что все может быть ещё хуже.
Единственное сражение, ради которого стоит жить — это сражение с непобедимым противником, когда человек бьется с ангелами. Сам по себе мир не меняется, меняемся мы — и только так изменяется мир
Знаешь, древние греки... ты никогда не задумывалась, почему они все такие философы? Может быть, потому, что они и придумали это слово. Но мне кажется, что они видели мир во всей целостности, а не в частностях. Наверное, из-за того, что у них были боги. А у нас нет богов. У нас всего-навсего кинозвезды. Понимаешь, их боги — они были как люди, а мы деградировали настолько, что относимся к людям как к богам.
Жить, сознавая, какой ты мудак — это само по себе неприятно, но жить, сознавая, какой ты мудак, и при этом еще понимать, что сие прискорбное обстоятельство, в сущности, никого не волнует — это совсем уже грустно.
1980-й. Рассвет. Открываю глаза. Ой... я опять проснулся. От постели ужасно воняет, но это запах дома. Запах убежища. Раздражает другое: простыни как будто крошатся и распадаются, и крошки царапают кожу. И вот оно, солнце. Строго по расписанию. Пустой и самодовольный свет бьет в глаза. Такой уродливый. Как надзиратель в тюряге. Он меня бесит. И утомляет. Снова такая усталость — опять.