Каждый умирает в одиночку

Когда ничего не знаешь, не можешь дать показаний, не можешь сболтнуть лишнего, проговориться — словом, не можешь повредить себе самой.

Детей у меня не будет до тех пор, пока не будет твердой уверенности, что их не пошлют на убой. До тех пор пока какой-то там генерал имеет право сказать им: подыхай за фюрера.

Вздор есть вздор, даже если его говорит министр пропаганды!

Мы здесь на фабрике тайно организовали группу Сопротивления, пока еще совсем маленькую, трое мужчин и я. Один их них мне объяснил. Мы, говорит, как доброе семя в поле среди сорняков. Не будь этого доброго семени, все поле заросло бы сорняком, а доброе семя может дать всходы.

На одной стороне они двое — бедные, скромные незначительные люди, рядовые труженики, которых могут стереть с лица земли за одно единственное слово, на другой — фюрер, нацистская партия, весь этот огромный аппарат, мощный и внушительный, а за ним три четверти, какое там, четыре пятых немецкого народа.

Осмотрительный подчиненный никогда не предвосхищает выводов своего начальника. Превосходство начальнического ума куда выгоднее для подчиненного, чем его собственная сообразительность.

Не следует ссориться с высоким начальством. Ничего не поделаешь, у них власть, и маленькому человеку приходится покоряться.

Малое ли, большое ли дело, все равно рискуешь жизнью. Каждый по своим силам и способностям, главное — сопротивляться.

При «истинном» национал-социализме рядовому немцу не пристало спорить с министром уже по одному тому, что он министр, в десять раз умнее кого угодно.

Люди никак не могут отучиться думать. Они все еще верят, что до чего-нибудь хорошего додумаются.