Дикий лебедь и другие сказки

Хорошо известна людская склонность копать под собственный брак, не планируя при этом с ним покончить.

Ей двадцать четыре, она, очевидно, счастлива замужем (пожалуйста, Бет, оставайся счастливой, даже если замужем не останешься)...

Жизнь его, убеждает себя принц, сложилась не худшим образом из всех возможных. Это, наверно, уже неплохо. В ней, кажется, даже есть место надежде — на то, что хуже она не станет.

На сбор подтверждений собственной правоты люди, бывает, растрачивают всю жизнь.

Если взять воплощенные совершенства и ославить их, обезобразить или отправить в железных башмаках на край земли, мир вокруг нас, оставшихся, будет проще для житья. В этом мире станут скромнее ожидания, а слова «красивая» и «сильный» будут относиться к гораздо большему числу женщин и мужчин.

Да и обаяние юного вора, который обокрал тебя и свалил с твоего облака, тоже немалого стоит. В такого парня вполне можно влюбиться – мечтательно и безнадежно. Можно полюбить его жадность и нарциссизм, можно наделить его недоступными тебе бесшабашностью, дерзостью и почти ангельской жертвенностью.

Шли годы. И вот наконец...

Когда принцы-лебеди прилетели на очередную ежегодную побывку, младшая сестра сняла с них злые чары. В лесу, где она собирала ягоды, ей встретилась старушка-нищенка, которая научила девушку: единственный способ расколдовать братьев — соткать им рубахи из крапивы. Трудиться приходилось тайком, потому что рубашки надо было ткать не из абы какой крапивы (так, во всяком случае, сказала старушка), а из собранной ночью на кладбище. Дело уже шло к концу, но как-то раз столичный архиепископ (его-то никто не стал спрашивать, что он забыл ночью на кладбище) подглядел, как принцесса собирает крапиву — и на неё донёс.

Его по прошествии нескольких лет брака удивляло, насколько часто отвращение к сентиментальности заставляло ее поступать бездушно и жестоко, а еще удивляло, что она упорно называла это «искренностью».