... Я так привык к своему убийственному одиночеству, что оно почти не тяготит меня. Поэтому прошу Вас подыскать для меня какую-нибудь лачугу километрах в тридцати от Парижа. С этим можно не спешить. Я не собираюсь возвращаться раньше конца апреля.
Временами подумываю, не поселиться ли мне в каком-нибудь прекрасном монастыре в Испании; но, поскольку я неверующий, это было бы чистейшим идиотством. Да и как сочинять в таком месте венские вальсы и прочие фокстроты.
Мадмуазель, когда Вы будете знаменитой пианисткой, а я глубоким стариком, достигшим вершины славы, или, может быть, всеми забытым, Вам приятно будет вспомнить, что Вы доставили композитору столь редкую радость – услышать исполнение довольно трудного произведения в точном соответствии с его замыслом.
... Что бы он ни говорил, никогда я не обижаюсь на Сати, потому что Сати – ребёнок, Сати – большой ребёнок, Сати – большой нормандский ребёнок, но даже большой ребёнок – всё равно ребёнок.
Ведь надо же, наконец, признать, что суждения критиков не всегда свободны от пристрастия. А часто даже бурный напор в нападении ловко маскирует отсутствие понимания, о котором при отзыве, более скромном, можно было бы догадаться.
Великая музыка, я убеждён в этом, всегда идёт от сердца. Музыка, созданная только путём приложения техники, не стоит бумаги, на которой она написана. Это был мой всегдашний довод против так называемой «модернистской музыки», которую создают молодые композиторы «радикального» направления. Их музыка – продукт интеллекта, но не души.
Знаю: для современной музыки почти нет правил. Начинают без всякой надобности с того, что попадётся под руку. Торопятся модулировать, чтобы казаться дерзкими. Несколько аккордов, считающихся ультрасовременными, – сюда гамму, так называемую китайскую – туда. Похоже на изготовление дамской шляпки, хотя и менее искусно. Заканчивают как придётся. Стоило ли начинать?
Мне хотели устроить завтрак с Чарли Чаплином, но я сообразил, что это будет не слишком забавно для нас обоих. Он не знает ни слова по-французски.
Cлайд с цитатой