Максимилиан Александрович Волошин

Свобода и любовь в душе не разделимы,

Но нет любви, не налагавшей уз.

На почте — закрыто. Нет писем. С утра — тоска. Книги не удовлетворяют, рисование — тоже. Хочется событий, приезда друзей, перемены жизни.

Самое тяжёлое в жизни: отношения с матерью. Тяжелее, чем террор и всё прочее.

Искусство никогда не обращается к толпе, к массе, оно говорит отдельному человеку, в глубоких и скрытых тайниках его души.

С Россией кончено... На последях

Её мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на грязных площадях,

Распродали на улицах: не надо ль

Кому земли, республик, да свобод,

Гражданских прав? И родину народ

Сам выволок на гноище, как падаль.

Искусство живо — живою кровью принесенных жертв.

Обманите меня... но совсем, навсегда,

Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...

Чтоб поверить обману свободно, без дум,

Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...

И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,

Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,

Чьё дыханье порою горит на щеке,

Кто сжимает мне руку так крепко в руке...

А оглянувшись, увидеть лишь ночь и туман...

Обманите меня и сами поверьте в обман!

Мой кров — убог. И времена — суровы.

Но полки книг возносятся стеной.

Мы в сущности не знаем ничего: ни ёмкости, ни смысла тяготения, ни масс планет, ни формы их орбит...

Я люблю усталый шелест

Старых писем, дальних слов...

В них есть запах, в них есть прелесть

Умирающих цветов.

Я люблю узорный почерк -

В нём есть шорох трав сухих.

Быстрых букв знакомый очерк

Тихо шепчет грустный стих.

Мне так близко обаянье

Их усталой красоты...

Это дерева Познанья

Облетевшие цветы.