Говард Лавкрафт

Следует помнить, что нет никаких реальных оснований ожидать чего угодно, в частности, от человечества. «Добро» и «зло» — это сугубо локальные понятия (или их отсутствие) и никак не космические истины или законы. Мы называем нечто «добром», потому что оно несет в себе какие-либо мелкие сугубо человеческие условия, которые нам чем-то приятны. В то же время разумно и просто предположить, что все человечество — это вредный паразит и должно быть уничтожено на благо планеты или Вселенной. Во всей этой трагедии слепой механистической природы нет никаких абсолютных истин — ничто не может быть признано заведомо «хорошим» или «плохим», кроме как с абсурдной ограниченной точки зрения. Единственной космической реальностью является бессмысленная, неуклонная, роковая, безнравственная и неисчислимая неизбежность. Для нас же, как для человеческих существ, единственная ощутимая шкала ценностей основывается на уменьшении страданий своего существования.

Вот древний-древний сад, который вижу я во снах,

Где солнца майский луч игривый призрачно отсвечен,

Цветы увядшие безвкусны, они в серых все тонах,

А стен развалины пробудят размышленья о прошедшем.

Лоза ползет в укромных уголках, и мох в пруду,

Беседку чаща задушила темнотою и прохладой,

А на безмолвных майских тропах редко травы я найду,

И запах тлена плесневелый здесь сильней всех ароматов.

И не найти живых существ в совсем забытом месте том,

И за оградой тишина не отзовется звуком эха,

Но я иду, я жду и вслушиваюсь в поиске своем,

И знаю, что тот сад рожден веленьем сгинувшего века.

Я буду часто вызывать виденья дня, что больше нет,

И взгляд на серый-серый вид откроет в памяти мне дверцу.

Печаль утихнет, и я вздрогну, вдруг поняв простой ответ:

Цветы поникшие – надежды, сад же – это мое сердце.