Эфзеледдин Хагани

... Я — попугай, что мудрости учил,

Но город зла — Ширван — мне клеткой был.

Сгубил меня горбатый сей старик,

Отрезав клюв мой, крылья и язык.

Из Индии веселья он принес

Меня сюда — в обитель зла и слез.

Сказал он: «Из акульей пасти пей!»

И яд смертельный пищей стал моей.

Чтоб в Индию обратно улететь,

Как попугай — я должен умереть.

Служить презренным больше не хочу!

Хоть я рожден для песен — я молчу!

Язык связал я, рта закрыл ларец,

Я запер изнутри души дворец.

О, если бы язык мой саблей был

И делал дело, а не говорил!

Да, Шемаха прекрасна, хороша!

Но как в узилище моя душа.

И каждый волос тела моего

Стал сторожем узилища того.

Не то чтобы друзей мне повидать -

Ко мне и ветер не хотят пускать.

И если шаг я сделаю в тиши

Или вздохну из глубины души,

Враги арканом этот вздох возьмут,

И исказят, и шаху донесут.

Дворцы царей подобны морю: нет в этом море перламутра,

Но стаями акул теснится там лизоблюдов жадный сброд.

И муж разумный, муж познанья, корабль духовного богатства,

Ища удачи, в это море неверное не поведет.

Жемчужины живого чувства в нем не найдешь ценою жизни,

Лишь сплетен и превратных мнений кружится там водоворот.

А сердцу, любящему правду, пусть покровительствует разум:

Он верный путь добру проложит и шею жадности свернет.

Довольствуйся уединеньем, покоем и лепешкой хлеба

И не ищи у царских тронов чинов, отличий и щедрот.

Жалуюсь тебе на гнет и зло.

Послушай же, откуда все пошло.

Как раковина, я в пучине бед

Запечатлен. И мне исхода нет.

Чтоб жемчуг взять, чтоб створки разомкнуть,

Судьба ножом не растерзала грудь.

Я в пламени, мне не передохнуть.

В руках беды я сыплюсь, словно ртуть.

Явились бельма на глазах судьбы,

От оспы — ямы на щеках судьбы.

Но это бельма века моего,

А оспины — Ширван и зло его.

Да, обладал я крыльями орла,

Я видел мир. Но сломаны крыла.

Я злобою пленен и окружен.

И каждый вздох мой горек и стеснен.

В ярме — я сходен с мельничным быком, -

Вращаю ворот я в кругу своем.

Мой мельник — век. Гоняет он меня,

Мне не давая отдохнуть ни дня.

Бык, мельницу вертящий целый год,

В кругу стесненном нехотя идет, -

Зерно он мелет, радует сердца,

И нет его мучениям конца.

Для достиженья цели он в пути,

И все ж ему до цели не дойти.

Удушье тяжко давит грудь мою.

Я, сидя одиноко, слезы лью.

Мне сердце пламень внутренний спалил

И в кровь на веках слезы превратил.

Сосуд моей души разбит, о друг,

Моя работа падает из рук, -

Вот так, когда в лампаде масла нет,

Тускнеет и дрожит лампады свет.

У верных праздник есть — Новруз{*} весной.

Но где же он — Новруз весенний мой?

Прошли года, мой волос серебря,

Как числа старого календаря.

Ведь с новым годом он не совпадет;

Свой календарь заводит новый год,

А старый календарь, что весь пройден,

Уносит из библиотеки вон,

И вместе с мусором сожгут его

Иль книгоноше отдадут его.

Сложилась так теперь судьба моя:

Тот старый календарь, о друг мой, — я.

Не ведал правды я в сердцах людей,

Вернее — даже не слыхал о ней.

Юсуф{*} от братьев много перенес.

Из-за друзей я больше пролил слез.

Я камнем, в угол брошенным, лежу,

От горьких мук в себя не прихожу.

Пришли в упадок все мои дела,

Болезнь костер в груди моей зажгла.