— Энди, неужели ты до сих пор не поняла, что работа теперь для тебя больше, чем просто работа, – она поглотила всю твою жизнь? – закричал он в ответ, и все его лицо покраснело, даже шея и уши. Обычно я думала, что это очень привлекательно, даже сексуально, но сегодня мне просто хотелось спать.
Лорен Вайсбергер
Я работаю на компанию, которая понимает «организацию» как постоянную слежку за тем, куда ходит каждый сотрудник, что он предпочитает на обед и сколько минут способен крутить педали велотренажера. Повезло же мне.
Айзек забавно хекнул – так обычно чихают дети, – а Джил расцвела так, словно он с выражением прочитал парочку шекспировских сонетов.
Я никогда не сходила с ума по новогодним праздникам. Не помню, кто первый назвал их вечером дилетантов (кажется, Хью Хефнер), говоря, что предпочитает Новому году остальные триста шестьдесят четыре дня в году, но я готова с этим согласиться. Принудительная пьянка и развлекательная программа совсем не гарантируют, что вы хорошо проведете время.
Некоторые моменты имеют право оставаться тайной: то, как при виде человека у тебя щелкает под ложечкой, или чувства, которые затапливают тебя, стоит ему или ей тронуть тебя за руку или рассмеяться твоей шутке. Первая любовь — чувство сильное и очень личное, оно остаётся с нами надолго, иногда и на всю жизнь. Ты можешь любить своего нынешнего партнёра больше всех на свете, но маленькая частица сердца навсегда будет отдана тому, кого ты любила первым.
... было всего два часа дня, а мне уже хотелось умереть. Вот только смерть не входила в программу.
Элисон говорила рассеянно, бесстрастно. Она не показалась мне глупой, просто витала в высотах, доступных лишь посвященным, а может, ей основательно промыли мозги. У меня возникало стойкое ощущение, что я могу сейчас заснуть, начать ковырять в носу или простой уйти — и она даже не заметит.
Лестница была там же, где я видела ее в воспоминаниях, но в сумерках выглядела по-другому. Я привыкла к унылым и коротким зимним дням, и мне было странно, что уже половина седьмого, а небо только-только начинало темнеть. Этим вечером лестница выглядела по-королевски – нечасто такое увидишь. Она была красивее лестницы на площади Испании в Риме, красивее той, что ведет ко входу в библиотеку Колумбийского университета, красивее даже дух захватывающего подъема к Капитолию. Только взобравшись на десятую ступеньку этого белого великолепия, я поняла, сколько огорчений могут доставить такие вот шедевры. В чьем воспаленном воображении могла родиться мысль заставить женщину в узком платье до пола и в туфлях на шпильках карабкаться на эту Голгофу? Поскольку я не могла как следует возненавидеть архитектора – или даже тех, кто поручил ему эту работу, – я переложила всю тяжесть их ответственности на Миранду, которая в последнее время выступала в роли явной либо неявной виновницы всех моих несчастий.
Арт-директор, стареющий блондин с начинающими редеть волосами цвета шампанского, выглядел так, будто посвятил всю свою жизнь соперничеству с Элтоном Джоном: он пользовался подводкой для глаз и носил мокасины из кроличьего меха. Да и кому только интересен «Подиум»: это ведь журнал мод.