В миру легко следовать мирским суждениям,
А в уединении — своим собственным.
Но истинно велик тот, кто в самой гуще толпы
С незамутнённым спокойствием
Хранит ту же независимость, что и в уединении.
В миру легко следовать мирским суждениям,
А в уединении — своим собственным.
Но истинно велик тот, кто в самой гуще толпы
С незамутнённым спокойствием
Хранит ту же независимость, что и в уединении.
Жизнь слишком коротка. Поэтому ты не успеваешь ничего накопить, кроме бредовых мыслей о самом себе. Так зачем тогда обращать внимание на чужие слова?
Любой человек способен полностью раскрыть свой потенциал. Возможно то, какие мы, и предопределено, но путь, которым мы идем, мы всегда выбираем самостоятельно. Мы ни в коем случае не должны позволять нашим страхам и ожиданиям других устанавливать границы нашей судьбы... Судьбу нельзя изменить, но ей можно бросить вызов. Каждый человек рождается, как множество людей, а умирает в единственном числе.
– Мы такие, какие мы есть, – сказал граф, наливая себе вина. – И это никому не под силу изменить. Я не верю в свободу выбора.
– А я верю, – сказал я. – Если не верить в свободу выбора, во что же тогда вообще верить?
– В судьбу.
– Вы фаталист, – сказал я.
– Я реалист, – сказал он. – Хотя вполне допускаю мысль, что это одно и то же. Я слишком долго живу на этом свете и хорошо понял, что так называемая «свобода выбора» всего лишь иллюзия. Мы становимся такими, какими нам суждено было стать от самого рождения.
Любому дереву суждено отбросить все свои прекрасные листья и высохнуть.
Любому огню суждено вспыхнуть, освещая путь,
А затем исчезнуть в глубокой тьме.
Это пугает.
Смотреть в будущее или оглядываться назад казалось неблагодарностью, это значило бы искушать судьбу — когда перестаёшь ценить настоящее, рискуешь лишиться всего.
Всеобщий источник нашего несчастья в том, что мы верим, будто вещи действительно являются тем, чем мы их считаем.
Я не верю, что единственное средство от одиночества — встретить кого-нибудь. Не обязательно. Думаю, дело тут вот в чем: необходимо учиться дружить с собой и понимать, что многое кажущееся нам личным недугом — вообще-то следствие более масштабных сил стигматизации и исключенности, каким можно и нужно противостоять.
Тот, кто придает большую ценность людскому мнению, оказывает людям слишком много чести.
(Кто придает большое значение мнению людей, делает им слишком много чести.)