Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать?

Люди были как животные. Они перестали быть животными, когда мужчина стал ценить в женщине красоту. Но женщина слабее мужчины силою; а мужчина был груб. Все тогда решалось силою. Мужчина присвоил себе женщину, красоту которой стал ценить. Она стала собственностью его, вещью его. Это царство Астарты. Когда он стал более развит, он стал больше прежнего ценить ее красоту, преклонился перед ее красотою. Но ее сознание было еще не развито. Он ценил только в ней красоту. Она умела думать еще только то, что слышала от него. Он говорил, что только он человек, она не человек, и она еще видела в себе только прекрасную драгоценность, принадлежащую ему, — человеком она не считала себя. Это царство Афродиты. Но вот начало в ней пробуждаться сознание, что и она человек. Какая скорбь должна была обнять ее и при самом слабом появлении в ней мысли о своем человеческом достоинстве! Ведь она еще не была признаваема за человека. Мужчина еще не хотел иметь ее иною подругою себе, как своею рабынею. И она говорила: я не хочу быть твоею подругою! Тогда страсть к ней заставляла его умолять и смиряться, и он забывал, что не считает ее человеком, и он любил ее, недоступную, неприкосновенную, непорочную деву. Но лишь только верила она его мольбе, лишь только он касался ее — горе ей! Она была в руках его, эти руки были сильнее ее рук, а он был груб, и он обращал ее в свою рабыню и презирал ее. Горе ей! Это скорбное царство девы. Но шли века; моя сестра, — ты знаешь ее? — та, которая раньше меня стала являться тебе, делала свое дело. Она была всегда, она была прежде всех, она уж была, как были люди, и всегда работала неутомимо. Тяжел был ее труд, медлен успех, но она работала, работала, и рос успех. Мужчина становился разумнее, женщина тверже и тверже сознавала себя равным ему человеком — и пришло время, родилась я.

0.00

Другие цитаты по теме

Это, мой милый, должно бы быть очень обидно для женщин; это значит, что их не считают такими же людьми, думают, что мужчина не может унизить своего достоинства перед женщиною, что она настолько ниже его, что, сколько он ни унижайся перед нею, он все не ровный ей, а гораздо выше ее.

Всякий пусть охраняет свою независимость всеми силами от всякого, как бы ни любил его, как бы ни верил ему.

Пока женщины не будут стараться о том, чтобы разойтись на много дорог, женщины не будут иметь самостоятельности.

Природа, жизнь, рассудок ведут в одну сторону, книги тянут в другую, говорят: это дурно, низко.

Не дура я, чтобы

Идти под венец.

Замужнею станешь -

Свободе конец.

Жить с мужем, навек

покорившись судьбе?

Сама выбираю

Я друга себе!

Впервые, когда

Целовали меня,

Была от стыда я

Сама не своя.

Но очень понравился

Мне поцелуй.

Я другу сказала:

«Еще поцелуй!»

Друзьями своими

Верчу, как хочу.

Меняю поклонников

И хохочу.

Всей жажды объятий

Нельзя побороть.

Иначе зачем же

Дал руки господь?

Вовсю веселюсь я!

Будь весел и ты.

Затем чтоб их рвали,

Бог создал цветы.

Всей жажды объятий

Нельзя побороть.

Зачем нам, скажите,

Дал руки господь?

— Если бы Этельвульф просил разрешения тебя избить — я бы разрешил.

— Это все равно, я не принадлежу тебе, отец, как и любому другому мужчине. Я свободна.

Почему женщина, лишенная предрассудков, должна спать со всеми подряд?

Она была разбитый, измученный человек, которому как-то посчастливилось прилечь так, что сломанная рука затихла, и боль в боку не слышна, и который боится пошевелиться, чтоб не возобновилась прежняя ломота во всех суставах.

То же, что с комнатою, и с миром внутренней жизни. В него без всякой надобности, даже без всякой мысли залезает всякий за всяким вздором, и чаще всего не более как затем, чтобы почесать язык о вашу душу.

— И ты в это веришь? Что женщина может быть равной мужчине?

— Этим вопросом женщины задаются давным-давно. Мужчины обладают некой ценностью. И мы согласны принимать их за равных!