Каждый из нас в какой-то момент показывает свою суть. Когда опадают лепестки, которыми мы укрываемся при виде нового лица, мы остаемся сами собой. Такие, какие есть.
Независимо от того, происходит в жизни что-то колоссальное или нет, день сменяет ночь, а ее, в свою очередь, сменяет утро. Это колесо вертится уже больше двух тысяч лет и, покуда мы все в его власти, вынуждены подчиняться установленным порядкам. Хочешь ты того или нет, нравится или не очень.
Душевная и физическая боль толкает нас на самые безумные и нелепые поступки. Стремясь избавиться от этой боли, от этого груза, мы готовы пойти на многое, поверить во что угодно, даже в самые бессмысленные вещи. Но иногда становится поздно. И никакая записка или молитва не в силах что-либо изменить. Вот именно тогда, постепенно, человек, совсем как лавина, скатывается в свое личное безумие.
Ты считаешь, что если выбираешь какую-то работу, то обязан взять на себя и все шаблоны, которые за нею тянуться? По принципу, если художник, то печальный? Если писатель, то алкоголик? Если актриса, то обязательно прошла через постель режиссера? Я против такого. Всегда был против того, чтобы навешивали ярлыки. Например, как многие говорят, что мужчины скоты и бабники, а женщины стервы. И подобное уравнивание всех. Любить мужских особей, как и женских, всех без разбора — глупо, но не любить — еще глупее. То, что ниже пояса, никак не влияет на то, что в голове. Независимо от того, кто перед тобой — мужчина или женщина, — этот некто может тебя обмануть, предать и обидеть, а может отогреть, взбодрить и подарить любовь. Поэтому не обобщай, а просто оценивай каждого индивидуально, без приставок «Все мужчины…» или «все женщины…». Точно так же и с профессией. Да, есть художники печальные, есть веселые. Для хорошего художника его настроение играет малую часть, потому что он должен уметь передавать то, на что смотрит, так, как если бы это «что-то» само себя рекламировало. Художник становится бесстрастным, он как линза, как сетчатка глаза, принимающая свет и воспроизводящая картинку. В момент написания портрета или картины ты абстрагируешься от всего. Есть только твоя муза или пейзаж, смотря что пишешь, а еще есть твое чувство, который возродил у тебя в душе этот человек или предмет. Увиденное и делает твое настроение. Если же происходит наоборот, то этот диссонанс улавливается на интуитивном уровне. Смотришь, техника идеальна, цвета подобраны хорошо, но не то. Что-то не то.
Если ты увидел хоть одну девушку в обнаженном виде, считай, ты увидел их всех! Все зависит от чувств к даме, которая пред тобой предстает.
Однажды, посмотрев по сторонам, ты поймешь, что стал иным. И все двери, что раньше были для тебя открыты, теперь наглухо закрыты.
Те, кто так или иначе общается с тобой больше, чем раз за всю жизнь, несут о тебе, как о личности, информацию, впечатление. Чтобы оставаться на приемлемом уровне, необходимо помнить об этом и делать все, чтобы не упасть в чужих глазах. Грохнуться легко, а вот подняться в глазах тех, кто видел твое разгромное падение, — дело сложное, а порой и невозможное.
Только из-за таких сильных эмоций — любовь или ненависть — можно кромсать рюмки, разрезая осколками плоть, и не замечать этого.
Опустошенный, я сел на пол и, подтянув к себе колени, уперся в них локтями. Рядом со мной были разбросаны осколки, поломанные предметы. Смотря на эту гору мусора, задумался о собственной жизни. Что со мной происходит? В какой же момент я потерял себя и начал совершать поступки, граничившие с безумием?
Наверное, старый Я просто ушел, дав возможность новому Мне стать другим и почувствовать себя раскрепощенным, полностью свободным. Раньше меня словно канатом по рукам и ногам связывали общественные правила, убогая мораль и другая ересь, которой нас с самого рождения пичкают, чтобы вырастить пленниками иллюзий. Многие потом так и продолжают жить как зомби, выполняя те действия, которые от них ждут, и радуются, считая, что сами этого хотели. Они даже не замечают, как им подменяют свободу воли на обязанности. А они, эти обязанности, как цепь, на конце которой ошейник, удерживающий возле того места, где приковали человека, не позволяя ему далеко уходить.
У меня же больше не было сдерживающей силы, я освободился от этого незаслуженного плена и могу делать все, что только пожелаю.
Но это не наполняло меня вдохновением, я чувствовал только опустошение, потому что мое перерождение было неполное: если ты один, то даже целый мир покажется маленькой тюремной камерой. Один. От одного этого слова меня охватило какое-то неприятное чувство. А вот этого совсем не нужно. Один. Мне становилось хуже, ничего не хотелось.
Моя жизнь треснула как то зеркало, что я разбил, но не осыпалась. Рама продолжает удерживать осколки вместе, в то время как они должны были опасть, чтобы я мог вставить новую отражающую поверхность. Я завис на полпути, и отрицать очевидное больше не имело смысла. А хуже всего, что ничего не хотелось менять. Хотелось просто сидеть и молчать. Смотреть в одну точку на стене и слушать скрежет и звон… Лишь эти звуки были для меня теперь одновременно и вопросом, и ответом.
Мой новый мир, старательно возводимый, на глазах менялся, сходил с привычной орбиты и летел в черную дыру. Он, сбившись с привычного ритма, рассыпался. Я, как только увидел Никки, почувствовал предвестника апокалипсиса, и именно это разозлило и напугало меня, заставило попытаться сохранить то немногое, что усел возвести. Хотел обрести равновесие. Мне казалось, что сделать это можно только одним способом — прогнать Анжелику, эту разрушительницу моей вселенной. Оттолкнуть ее от себя, избавиться, прогнать…
И я прогнал.
Но ошибся.
Теперь я знал это наверняка.
Процесс разрушения был запущен в тот момент, когда русская отказалась последовать за мной. Теперь уже ничего не в силах остановить этот распад. Все начало крениться и разваливаться на части. Сейчас я был капитаном, чей корабль стремительно шел ко дну. А айсберг, на который налетело судно, — Машковская.
— Я изменился, — смотря на свое отражение, констатировал я. — У меня, конечно, остался прежний цвет глаз и форма бровей, но внутри я другой. Я словно…
— Добрался до своей сути? — предположил Эрик, застегивая свой бронежилет.
— Нет… да… Долгие годы, несмотря на вечеринки и секс, жизнь была бесцветной, скучной и пресной. Мертвой. Элементарные занятия, которыми наслаждаются практически все люди, не доставляли мне удовольствия. Я жаждал, искал чего-то другого, ощущая, что все мои действия мертвы. Пусты. Но что-то изменилось в ту ночь, когда я решил ввязаться в преступление и организовать побег. Как будто…
— Из куколки наконец-то появилась долгожданная бабочка? — закончил за меня друг. — Пожалуй, ты действительно стал иным. Ты даже внешне изменился. Ушла эта слащавая нежность из твоего образа, взгляд стал жестче. Романтичный парнишка, витающий в своих ванильных облаках, где, думаю, он старательно прятался, канул в Лету. Соцветия осыпались на землю, появились плоды. Только не надейся, что многим они понравятся: многие любят что-то сладкое, а ты точно не из их числа. Так что… ищи любителей горького… или кислого.
Cлайд с цитатой