— Я просто способна к языкам. Как всякая женщина.
— Так уж и всякая...
— Так, так. Что такое способность к языкам? Способность к подражанию, я права? А все женщины — обезьянки.
— Я просто способна к языкам. Как всякая женщина.
— Так уж и всякая...
— Так, так. Что такое способность к языкам? Способность к подражанию, я права? А все женщины — обезьянки.
Мне сто раз казалось, что ты идешь навстречу. Я помню твои интонации, твои жесты. Я выхожу на сцену и вижу тебя в зале. Я готова спорить на собственную голову — это ты, в четвертом ряду, шестой слева. Я схожу с ума от галлюцинаций, но я скорее умерла бы, чем согласилась вылечиваться. Теперь отвечай мне — можно так жить?
Хватит шутить! У нас слишком много юмора! Мы держимся за юмор, как за соломинку. Как за лазейку. Юмор — наш тыл. Наша заранее подготовленная позиция. Путь к отступлению. Что еще? Но я совсем не хочу отступать.
Я просто думаю, сколько людей живут со мной в одно время. И я их никогда не узнаю. Всегда и всюду границы, границы... Границы времени, границы пространства, границы государств. Границы наших сил. Только наши надежды не имеют границ.
— Язык женщины — покорность.
— Это перебор, папндр, — не сдерживалась я. — Язык — это язык, а покорность — это уже из области психологических отклонений!
Она заявила, что страдала без меня так долго, что ей теперь надо от меня отдохнуть и привыкнуть к мысли, что я снова рядом.
Окончательно запутавшийся Корнелий потряс головой.
– Какая-то мутная логика! – Сказал он жалобно.
– С женщинами всегда так. Лучший способ их понять – вообще не заморачиваться. И поменьше их слушать. Все самые тяжёлые раны в этом мире были нанесены языком, – рассеянно сказал Эссиорх.