Сергей Минаев. New Духless 21 века. Селфи

Это были интересные ощущения. Я оказался среди людей, с которыми раньше никогда не пересекался, не слышал их разговоров, не чувствовал их запахов, не бывал в местах их обитания. Это был мир «домохозяек среднего возраста», которые, как я думал, живут только в рейтинге Гэллапа. Мир гастарбайтеров, кавказских водителей маршруток, помятых отцов семейств и прочих душных людей.

Еще в нем были студенты-недохипстеры с вечно красными веками, «красаучики», дагестанские стрижки под Мирей Матье (кстати, они называются «москвичка») и собственно «москвички» – вызывающе одетые провинциалки и хабалистые педовки.

Здесь на стенах вагонов рекламировали неизвестные мне бренды и магазины, читали книги, названий и авторов которых я никогда не слышал (изредка на глаза попадались мои, чего уж там).

Здесь листали журналы, которые, как я думал, закрылись еще в конце девяностых, обсуждали детали вчерашнего «Пусть говорят», негодовали по поводу «обуревших, сука, америкосов» так, будто эти америкосы «обурели» прямо у них в подъезде.

Здесь даже самые молодые люди шутили шутками своих родителей. Но никто никогда не улыбался в ответ. Здесь вообще никто не улыбался.

Чужая повседневность имела вечно озабоченное, недовольное лицо. Кромешное РАО «Роспечаль», под стать моему состоянию.

В общем, эта Москва оказалась незнакомым мне городом. Я не знал ее правил, порядков и привычек. Я не был знаком с ее жителями. Я чувствовал лишь запах. Столица пахла потом, типографской краской газет, которые пачкают руки, и одеколоном Paco Rabanne.

0.00

Другие цитаты по теме

Моя дочь растет в другой квартире, а я снимаю свой комплекс вины подарками, алкоголем и объяснением, что сейчас такое время. Жены дома нет, то есть ее в принципе нет. А с женщиной, которая меня ждет сегодня вечером, мы друг друга почти не знаем.

Мы в самом деле очень хотим уснуть, чтобы проснуться уже в завтра. Там, где кажется, что вчера ничего особенного не произошло. Хотя, конечно, мы оба понимаем, что произошло все. И это «все» нас обязательно догонит. Не завтра. Когда-нибудь потом. Но догонит.

Это «все», эта пятисоткилограммовая гиря под названием «неприятный осадок» внезапно падает с потолка ровно в тот момент, когда отношения девочек и мальчиков, независимо от возраста и социального положения, переходят из фазы «любит – не любит» в фазу «как ты думаешь, на свадьбе невеста лучше смотрится в белой классике или стоит выбрать что-то более оригинальное?».

И это не вопрос, а утверждение. Она думает, что ты только этого и ждешь, тебе легче, когда направляют, ведь она об этом где-то читала или подруга рассказывала, точно она не помнит. А ты думаешь о том, как было здорово. Все эти ухаживания, томные перешептывания в темных ресторанах, романтические ночные прогулки, смешные подарки. Все то, что вчера было милой привычкой, сегодня оборачивается обязательствами. Потому что у нее в голове свадьба, кольца, подарки и подруги. А у тебя – вычурная церемония напоказ, потом теща, обстановка квартиры, дети, супермаркеты, семейные курорты и не спрятанный вовремя косяк.

И ты что-то мямлишь, тогда как от тебя ожидают бурной положительной реакции. И там, где должно было воздвигнуться твое «да», лежит теперь эта чертова гиря, а вы от нее по разные стороны.

И что бы ты ни сказал, в следующие пять минут, завтра, послезавтра, на неделе, в следующем месяце – все будет с ощущением «неприятного осадка». Когда отказ воспринимается как оскорбление, а согласие – как вымученное одолжение.

Гиря уже догнала. И очень скоро разметет вас и ваши отношения в мелкие щепки.

Дальше начнется весна нелепых придирок, лето взаимных упреков сменится осенью безосновательных выводов, которая соскользнет в зиму выяснения отношений, которых давно нет. Скорее всего это закончится пошлым скандалом. Ведь какое бы российское мелодраматическое шоу ты ни начинал смотреть, всегда смотришь «Пусть говорят».

В нашей с Оксаной ситуации выяснять ничего не нужно. Кажется, мы про себя все знаем. И ответ на ее вопрос «Что качественно изменилось между нами?» кажется очень простым.

Страх – вот наше единственное качественное изменение. Только у нее это страх потери времени, у меня – независимости.

Я боюсь, что скоро все исчезнет. Обладание собственным временем и пространством, отсутствие необходимости докладывать о том, во сколько я вернусь и зачем уезжаю. Чехарда ни к чему не обязывающих отношений, внезапные загулы с друзьями среди недели, суточное похмелье, разрывы и воссоединения во имя ничего. В общем – все то, что позволяет хоть как-то рефлексировать и писать, – все исчезнет. Пропадет под наслоением ежедневных ритуальных обязательств, именуемых семейной жизнью. Или «устроенностью», в категориях Оксаны. Я боюсь, что однажды уютный мир мещанских радостей, с которым сражался мой литературный герой, задушит меня в объятиях, сделав одним из пузатых папаш, губернаторов семейных резортов и мэров ИКЕА. Одним из тех «нормальных людей», над которыми я все эти годы издевался.

Внезапно кажется, что откуда-то сверху доносится увесистое «за**ало». И, пожалуй, это то единственное, с чем я сегодня безусловно согласен.

– Почему у вас нет собаки? Не хотите какую-нибудь болонку завести? Это сейчас так модно!

– Мне не везёт с суками, – цежу сквозь зубы.

Вообще мужчины, на разных этапах своей жизни, движимы мелкими желаниями. Чтобы стоял хотя бы до пятидесяти, чтобы ничего не делать, а бабки были. Чтобы вымутить что-то нужное, а заплатить меньше других или вообще ничего не платить. Чтобы любили, чтобы жрать, а живот не рос, чтобы были друзья, с которыми потрещать. Чтобы смотреться в зеркало и говорить: «А я еще ничего». Чтобы выигрывать в мелких интригах, чтобы получать от жизни значительные дисконты, когда приносят счет на оплату выкраденных у нее часов наркотического, алкогольного или сексуального кайфа. Чтобы карьера какая-то, машину там поменять или квартиру.

При этом каждый из нас на вопрос: «Хотите ли вы остаться в истории?» – улыбнется, потому что твердо знает, что на самом деле хочет на майские свалить на море.

Но каким-то удивительным образом бесконечность этой мышиной возни одних оставляет в истории, а других повергает на дно постыдного мещанского болота.

Одни получаются героями нашего времени, а другим ипотеку под хороший процент дают. И совмещать это никогда не получается. При этом первые известны, а вторые счастливы.

Если труд сделал из обезьяны человека, то его отсутствие превращает человека в микроблогера.

Терпеть не могу «обычных» и «обычное». От них отдает плесенью советского холодильника.

В голове каскадом воспоминания всех моментов дешевой бравады. От сказанной лет в семнадцать фразы: «Я готов обменять все отпущенное мне время на двадцать четыре года Кобейна», – до высокопарной ереси в интервью вроде: «Все мои герои мертвы – о чем-то это да говорит». Или недавнее: «Все бездарности отчаянно хотят жить долго и счастливо, а у гениев на мысли о смерти просто нет времени». Кажется, будто с каждым таким пассажем судьба сначала ухмылялась, списывая все на юношеский максимализм, потом прищуривалась, читая эти интервью или следя за ночными загулами, алкоголем, наркотой и прочим дерьмом, а однажды просто махнула рукой.

В большинстве своем мы не помним момента, когда что-то начинает идти не так. Сначала ты ловишь себя на том, что точно знаешь, какой будет реакция окружающих на твои заявления и поступки, и от этого все реже и реже делаешь попытки «писать поперек», говорить то, чего от тебя не ждут, пытаться удивлять. Это состояние знакомо людям, каждые выходные проводящим за преферансом в одной компании. На первый взгляд, комбинаций великое множество, но с течением времени ты ошибочно утверждаешься в том, что сыграл их все, и уверен в исходе каждой. Ты якобы становишься профи. Мастером игры.

Потом процессы вокруг тебя замедляются, чтобы однажды пойти совершенно по-другому. Ты пробуешь объяснять логику собственных действий попытками мимикрии под изменившийся мир, новыми временами и новыми поколениями. Ты встаешь в позу «я выше этого», игнорируя новые тренды, которые, на твой взгляд, – лишь ловко вынутое кем-то из архива позабытое старье. Ты рассказываешь в интервью о том, что «ваша новая искренность – это наша старая ложь». Ты делаешь все, чтобы только не признать: ты больше не рулишь потоком, ты плывешь по течению. Тебя сносит. Тебя уже снесло, и бороться с течением нет ни сил, ни желания.

Люди, прошло уже двадцать лет с того дня, как мы окончили школу. Менялись режимы, президенты, мода, музыкальные стили, форматы. Выходили сумасшедшие фильмы и книги. Наконец, произошла, мать ее, интернет-революция. Где же вы были, пока все это происходило? ВЫШЛИ ИЗ КОМНАТЫ?