— Я не хочу успокаиваться, я хочу почтить память погибших!
— Мы и чтим их память. И всегда делали только так. Никто из нас не знает, сколько ему осталось, глупо терять время на переживания о том, что не удастся изменить.
— Я не хочу успокаиваться, я хочу почтить память погибших!
— Мы и чтим их память. И всегда делали только так. Никто из нас не знает, сколько ему осталось, глупо терять время на переживания о том, что не удастся изменить.
Память вообще странная штука. Казалось бы это событие останется с тобой навсегда, но проходит какое то время и ты видишь его, как через мутный иллюминатор. Какие то фигуры на секунду возникают из небытия и изчезают, и ты не успеваешь увидеть их лица. Или сосредоточившись ты видишь одного человека и его лицо, но события вокруг погружаются в сумрак.
И эта внутренняя игра света становится второй биографией, более реальной, чем внешняя. Потому что каждая такая световая вспышка побеждает время, показывая, что его нет.
Время – великий иллюзионист и фокусник, умеющий прикрывать очевидное и сглаживать острые углы. Только эти прикрытие и сглаживание – мнимые. Оно ничего и никогда не стирает, – разве что прячет самое невыносимое в дальние уголки памяти, куда не просто добраться. Там, в первозданной чистоте красок, звуков и ощущений, продолжает жить все, – от сокрушительных поражений, боли и смерти, до тончайших нюансов наслаждения, красоты и… любви.
— Времени нет. Скоро я забуду о том, что ты мой сын... забуду, что люблю тебя.
— Любовь — не память, она намного больше. Помнишь моё детство, когда у тебя начались первые приступы?
— Ты так боялся...
— Но ты всегда говорила, что хоть и теряешься, но всё равно не перестаёшь меня любить. Потому что любовь сильнее болезни разума. Говорила, что любовь — это целый мир, который существует в сердце, а не в голове.
— Я помню. Ты был маленьким, не думала, что ты запомнишь.
— Если ты забудешь, то я — никогда.
Те, кто говорит, что время лечит, – жестоко ошибаются. По-настоящему исцеляет только потеря памяти. И я не знаю оружия или пытки страшнее, чем воспоминания. Хорошие или плохие, в свой, особый, момент ранить может каждое.
Он без труда изучил английский, французский, португальский, латинский. Однако я подозреваю, что он был не очень способен мыслить. Мыслить — значит забывать о различиях, обобщать, абстрагировать. В загроможденном предметами мире Фунеса были только подробности, к тому же лишь непосредственно данные.
Пой, чтобы песня жизни
В голосе красной стала.
Время не меньше, чем ты,
От пустоты устало.
— Роулингс, я хочу, чтобы ты поднялся с Биглом и научил его стрелять.
— Но почему я? Вы же наш инструктор!
— У меня на него терпения не хватает.