— Ты слышала, Берта? У Чарли появились принципы!
— Это — чудо!
— Рождественское чудо!
— Ты слышала, Берта? У Чарли появились принципы!
— Это — чудо!
— Рождественское чудо!
— Дядя Чарли — гений!
— В каком-то смысле — да. Одно дело быть умным, другое — смазливым.
— Берта, как ты стирала моё белье?
— Так же как делаю всё в этом доме — с песней на устах и с любовью в сердце!
Мы — близкие люди твоего брата. Значит его успех — это наш успех. Его дом — наш дом. А главное: когда он пьян, его машина — моя машина.
Ты и раньше-то красотой не отличался, а теперь вовсе тобой мух можно от навозной кучи отгонять.
— Вау! Ты с ней встречался?
— Да.
— Почему перестал?
— Не помню, наверное, она мне надоела...
— Надоела, как она может надоесть?
— Алан! На каждую красивую женщину приходится хоть один мужчина, которому надоедают разговоры вместо секса!
Принципы нужно нарушать, а то какое же от них удовольствие!
(Принципы нужно иногда нарушать, иначе от них никакой радости.)
— Да ладно, почему ты их прячешь?
— Я не хочу затевать этот разговор.
— Они скрытные?
— Нет.
— Нетерпеливые?
— Нет.
— Резиновые?
Я понял, что должен выражаться еще откровеннее.
— Я никогда не смогу на тебе жениться, Оликея. Ты не сможешь стать моей… — Я попытался вспомнить спекское слово и понял, что мне оно неизвестно. Тогда я воспользовался гернийским: — Женой. Ты никогда не станешь моей женой.
Она облокотилась мне на грудь и сверху вниз заглянула мне в лицо.
— Что это такое? Жена?
Я печально улыбнулся.
— Жена — это женщина, которая будет жить со мной до конца моей жизни. Женщина, которая разделит со мной дом и судьбу. Женщина, которая родит моих детей.
— О, я рожу моих детей, — спокойно заверила меня Оликея и снова улеглась рядом со мной. — Надеюсь, девочку. Но мне не нравится твой дом в пустых землях. Ты можешь оставить его себе. Что до судьбы, то у меня есть своя судьба, так что твоя мне не нужна. Ее ты тоже можешь оставить себе.
— Чарли, в пекле для таких, как ты, есть особое место…
— Отлично! Потому что не хотелось бы стоять в очереди.