Марк Аврелий. К самому себе

Не трать оставшуюся часть жизни на мысли о других, если не соотносишь их с чем нибудь полезным для всех. Ведь упустишь другое [главное] дело, раздумывая о том, что делает такой-то и с какой целью, и что он говорит, и что у него на уме, и какие хитрости он применяет, и обо всем, что порождает отклонение от собственного руководящего начала. Поэтому необходимо удалить из сцепления мыслей [все] беспорядочное и бесполезное, а более всего суетность и злонравие; и нужно приучать себя порождать такие представления, о которых, если кто-нибудь вдруг спросил бы тебя: «О чем ты сейчас думаешь?», ты с легкостью тотчас сказал бы: о том-то и о том-то – так что сами слова обнаруживали бы, что ты исполнен простоты и благожелательности и того, что присуще жизни на общее благо, а также человеку, пренебрегающему мыслями о [собственных] удовольствиях или вообще о наслаждениях, [пренебрегающему] каким-либо соперничеством, или злословием и подозрительностью, или чем-нибудь другим, воспоминание о чем заставило бы тебя стыдиться, что у тебя такое на уме.

0.00

Другие цитаты по теме

Не трать оставшуюся часть жизни на мысли о других, если не соотносишь их с чем нибудь полезным для всех. Ведь упустишь другое [главное] дело, раздумывая о том, что делает такой-то и с какой целью, и что он говорит, и что у него на уме, и какие хитрости он применяет, и обо всем, что порождает отклонение от собственного руководящего начала. Поэтому необходимо удалить из сцепления мыслей [все] беспорядочное и бесполезное, а более всего суетность и злонравие; и нужно приучать себя порождать такие представления, о которых, если кто-нибудь вдруг спросил бы тебя: «О чем ты сейчас думаешь?», ты с легкостью тотчас сказал бы: о том-то и о том-то – так что сами слова обнаруживали бы, что ты исполнен простоты и благожелательности и того, что присуще жизни на общее благо, а также человеку, пренебрегающему мыслями о [собственных] удовольствиях или вообще о наслаждениях, [пренебрегающему] каким-либо соперничеством, или злословием и подозрительностью, или чем-нибудь другим, воспоминание о чем заставило бы тебя стыдиться, что у тебя такое на уме.

Сами вещи отнюдь не соприкасаются с душой. Им нет доступа в душу, они не могут ни изменить её, ни привести её в движение. Изменение же и движение в ней лишь от неё самой. А каким будет для неё всё предлежащее ей – зависит от того, каких суждений она сочтёт себя достойной.

Проживешь ли ты три тысячи или тридцать тысяч лет, все равно помни, что никто не теряет иной жизни, кроме той, которой живет [в данный момент], и не живет иной жизнью,

кроме той, которую теряет [в данный момент]. В этом отношении самая долгая жизнь равна самой короткой. Ведь настоящее время для всех одинаково, и исчезающее [тоже поэтому] одинаково, и утрачиваемое столь непродолжительно. Ведь ни прошедшее, ни будущее потерять никто не может, потому что как может лишиться кто-нибудь того, чего у него нет? Поэтому помни всегда две истины: первую – что все извечно имеет одинаковую основу и вращается по кругу, и поэтому совершенно безразлично, наблюдать ли те же самые вещи в промежутке ста или двухсот лет или в беспредельности времени; вторую же – что и человек самого преклонного возраста, и очень рано умерший теряют одно и то же. Ведь настоящее – единственное, чего они могут лишиться, так как только его они и имеют, а то, чего человек не имеет, он не теряет.

Одари себя самого вот этим временем. Те, которые больше заботятся о славе в потомстве, не учитывают, что потомки обещают быть точно такими же, как и современники, на которых они жалуются. И потомки ведь смертные. Вообще что тебе за дело, теми или иными словами будут они о тебе отзываться или иметь о тебе то или иное мнение?

Как врачи всегда держат наготове инструменты и железные приспособления для срочных операций, так и ты имей наготове основоположения для рассмотрения дел божеских и человеческих и все, в том числе и самое малое, делай так, чтобы помнить о взаимосвязи и тех и других. Ведь ни одно из человеческих дел не сделаешь хорошо, не соотнося его с божеским, и наоборот.

Если что-либо тебе не по силам, то не решай, что оно невозможно для человека. Но если что-нибудь возможно для человека и свойственно ему, то считай, что оно доступно и тебе.

Не считай, что когда-нибудь тебе будет на пользу то, что заставит тебя однажды нарушить верность, отбросить стыд, ненавидеть кого-нибудь, подозревать, проклинать, лицемерить, вожделеть чего-нибудь, что следует скрывать за стенами и завесами. Ведь тот, кто предпочитает собственный разум и своего демона и совершает обряд служения его добродетели, не разыгрывает трагических сцен, не испускает вздохов и не испытывает потребности ни в одиночестве, ни в многолюдстве. Он будет жить – а это самое главное, – не гоняясь [за жизнью] и не убегая [от нее]. Его нисколько не заботит, будет ли его душа пользоваться облегающим ее телом более продолжительный или более короткий отрезок времени. Ведь даже когда нужно уже уходить, он уходит так же легко, как если бы совершал одно из дел, которые совершаются скромно и благопристойно, всю свою жизнь остерегаясь только того, как бы его мысль не приняла какого-нибудь направления, не свойственного разумному гражданственному существу.

Ты можешь устранить очень многое из того, что тяготит тебя, как коренящееся всецело в твоем убеждении. И широкий простор откроется перед тобой, если ты охватишь мыслью весь мир, подумаешь сначала о вечном времени, а затем о быстроте изменения, которому поочередно подлежат все отдельные вещи, о том, как краток промежуток между их возникновением и исчезновением, о бездне времени до их возникновения и беспредельности после их исчезновения.

Ищут себе уединенных мест в деревне, на берегу моря, в горах. Привык и ты сильно тосковать по этому. Только слишком уж это пошло, ведь можно в какое угодно время уединиться в себя. Ибо нигде не находит человек более спокойного и мирного убежища, кроме как в собственной душе, особенно если этот человек имеет внутри себя то, погрузившись в созерцание чего он тотчас оказывается в состоянии полного покоя. Покоем же я называю не что иное, как порядок [внутри]. Поэтому постоянно предоставляй себе такое убежище и обновляй себя самого. Пусть будут краткими и элементарными основные положения, которых, стоит им возникнуть, будет достаточно, чтобы очистить тебя от любого недовольства и вернуть назад уже не раздражающимся от того, к чему ты [постоянно] возвращаешься [мыслью]. Ведь что тебя раздражает? Порочность людей? Приняв в соображение мысль о том, что разумные существа созданы друг для другого, и что терпимость есть часть справедливости, и что ошибаются они невольно, и что сколько уже живших во вражде, подозрительности, ненависти, сварах умерли [ «протянули ноги»], обратились в пепел, перестань наконец раздражаться. Но ты недоволен еще и тем, что тебе уделено целым? Так возобнови [в уме] обе возможности: либо провидение, либо атомы, и все другие доказательства, из которых явствует, что мир подобен городу. Но тебя волнует телесное? Прими тогда в соображение, что разумение, если оно однажды собрало себя [воедино] и осознало собственную силу, не смешивается с ровно или порывисто движущимся дыханием,* и все, что ты слушал о страдании и наслаждении и с чем согласился. Но, может быть, тебя терзает тщеславие? Приглядись, как быстро все забывается и как зияет бездна беспредельной вечности по ту и по сю сторону твоей жизни, и как пуст [посмертный] отзвук, и как переменчиво и неразборчиво мнение тех, которые кажутся славословящими, и как узко пространство, которым ограничивается [твоя слава]. Ведь и вся земля – точка, а уж какой маленький ее уголок [составляет] это место. И потом, сколько их и каковы они, славословящие тебя? Итак, впредь не забывай об уходе в эту часть себя самого и прежде всего не разбрасывайся и не напрягайся, но будь свободен и смотри на вещи как мужчина, как человек, как гражданин, как смертное существо. А среди самых употребительных истин, к которым ты должен обратиться, пусть будут эти две. Первая – что вещи не касаются души, но стоят незыблемо вовне, сумбур же возникает только от одного внутреннего их восприятия. Вторая же – что все, что ты видишь, очень скоро подвергнется превращению и не будет больше существовать. И [постоянно размышляй над тем] скольких многих превращений свидетелем ты уже был. Мир – это изменение, жизнь – восприятие.

Почему тебя терзают вторгающиеся извне вещи? Дай себе отдых, чтобы изведать еще что-нибудь хорошее, и перестань кружиться, как волчок. Да и другого заблуждения нужно остерегаться: ведь и те, которые, устав от жизненных дел и не имея цели, на которую они могли бы направить все свое устремление и всю силу своего представления сразу, поступают глупо.