От ручейка крови лилии на флорентийском гербе не станут краснее.
Я видел их. Казалось, что они идут в рай. Они знали, что с этого момента уже ничто не сможет разлучить их. Они шли в вечность…
От ручейка крови лилии на флорентийском гербе не станут краснее.
Я видел их. Казалось, что они идут в рай. Они знали, что с этого момента уже ничто не сможет разлучить их. Они шли в вечность…
Пока добропорядочная Флоренция мирно отходила ко сну, охраняемая солдатами, высокими стенами и сторожевыми башнями, из своих притонов начинали вылезать жители другой Флоренции – Флоренции преступлений и разврата, Флоренции продажных девок и воров. Грязная человеческая пена лезла из всех дыр и щелей, подобно приливу постепенно затопляя весь город.
Возьми она сейчас кифару в руки —
И станет новой Талией она,
Возьми копье – Минервой, а при луке
Диане бы она была равна.
Ей не навяжет Гнев своей науки,
И Спесь бежит ее, посрамлена.
Изящество с нее очей не сводит,
И Красота в пример ее приводит.
Я против кровопролития. Оно приносит лишние расходы.
[Я не люблю насилие, Том. Я бизнесмен. Кровь — непозволительная роскошь.]
— Извините мою стремительность, но испанская кровь самая горячая, верно?
— Я свою на лето охладила.
Я тебя своей любовью
Утомил, меня прости.
Я расплачиваюсь кровью,
Тяжкий крест устал нести.
Кровь – не жир, не масло – краска,
Смоется, как акварель,
Станет белою повязка,
Станет чистою постель.
И не станет лжи и блажи,
Всё исчезнет без следа,
Смоет красные пейзажи
Равнодушная вода.
Губы твои имеют такой горький вкус. Не вкус ли это крови?... А может быть, вкус любви?... Говорят, у любви горький вкус… Ну и что из того, что горький? Что из того? Я все же поцеловала тебя в уста, Иоканаан.