— Хочешь сказать, у меня нет права беспокоиться о тебе?
— Беспокоиться обо мне и ничего мне не говорить — это разные вещи. Я не хочу, чтобы ты меня опекал. Я не хочу легко шагать по жизни под твоей защитой. Я хочу быть с тобой наравне.
— Хочешь сказать, у меня нет права беспокоиться о тебе?
— Беспокоиться обо мне и ничего мне не говорить — это разные вещи. Я не хочу, чтобы ты меня опекал. Я не хочу легко шагать по жизни под твоей защитой. Я хочу быть с тобой наравне.
— Это ад.
— Это реальность. Это не ад. Это реальный мир, в котором ты жил до сих пор.
— Я тебя боюсь.
— Что?
— Я совсем не могу понять, что творится у тебя внутри. Ты загадка. Тебе хватило силы за пару минут усмирить всех этих людей, но теперь ты плачешь, как девчонка. Ты можешь одновременно быть абсолютно безжалостным, храбрым и благородным. Я этого не понимаю, и потому боюсь.
— Ты что, в меня не веришь?
— Если дело в твоей способности запоминать, то искренне верю.
— То есть ты сомневаешься в моей человечности.
— Я всегда считал, что жить в гармонии мы никогда не сможем. Сколько бы мы ни жили вместе, сколько всего ни пережили бы вместе, я так и закончу свою жизнь, не поняв тебя. Сион, скажу тебе правду. Иногда... я ощущаю к тебе такую ненависть, что хочу убить тебя.
— Даже не думай желать узнать больше о чужом человеке... Чем больше узнаешь, тем сильнее привяжешься. И мы уже не сможем быть чужими. Для тебя это станет проблемой.
— Для меня? Почему?
— Когда мы станем врагами, ты не сможешь меня убить.
— Ты сожалеешь, что остался жив?
Сион медленно покачал головой.
— Нет.
Он не хотел умирать. Даже если бы его сразили, он бы все равно полз по земле, чтобы выжить. У него не было четких целей и надежд. У него не было видов на будущее.
Жизнь заключалась в чудесном вкусе воды, смягчившей его горло. Она была в цвете неба, открывшегося его взору, в умиротворяющем вечернем воздухе, свежеиспеченном хлебе, ощущении прикосновения чьих-то пальцев, в мягком, тайном смехе, в неожиданном признании, неуверенности и колебаниях. Все эти вещи связаны с жизнью и он не хочет их терять.
— Недзуми... — прошептал он. — Я... хочу жить.
— Я ужасно выгляжу, — вздохнул Нэдзуми.
Он посмотрел в зеркало и недовольно нахмурил брови.
— По мне, так ты вполне неплохо выглядишь.
— Сион, не надо пытаться поднять мне настроение. Блин, взгляни на меня, моему прекрасному лицу конец.
— А я и не знал, что ты такой нарцисс.
— У меня просто есть четкое представление о себе. Что красиво, то красиво. Неприглядное неприглядно.
— Я не смогу жить без тебя.
Его приторно-сладкое, но искреннее признание продолжалось всего лишь миг, но в это время все эмоции исчезли из глаз Сиона. Это не были глаза человека, изливавшего душу, признаваясь в любви. Этот взгляд принадлежал тому, кто совершил точный и смертельный удар, и теперь ковырял ножом в ране.
«Это только я был не в курсе?»
Он понятия не имел о истинной сущности Сиона.
Нэдзуми спас ему жизнь, его собственную жизнь тоже спасли, они жили и проводили свои дни вместе. Связь между ними была крепче, доверительнее, чем с кем бы то ни было. Он избегал этих отношений и опасался их, но не мог их окончательно разорвать; где-то глубоко в сердце он жаждал их и, наверное, превратил в своего рода убежище для себя.
— Я боюсь потерять тебя больше, чем кого бы то ни было.
Слова Сиона отражали и его собственные чувства. Ему не хотелось в этом признаваться, но то была правда. И все-таки, впервые после их встречи он просчитался насчет Сиона.
Нэдзуми снова стиснул зубы.
«Сион, кто ты?»
— Сион, — Нэдзуми схватил его за руку. — Не выпускай ее.
Сион посмотрел Нэдзуми в глаза и обхватил своими пальцами его ладонь. Он не цеплялся отчаянно. Он не бросался в полную зависимость. Он просто хотел убедиться.
«Вот где мое сердце. Я был человеком, когда он украл его, и человеком я был, когда жаждал быть рядом с ним. И это не изменится, как бы я не назвал свои чувства».
Сион, не относись к смерти так легко. Будешь её недооценивать — она придет и вцепится в твой зад.