— Я покажу тебе магию отвлечения, но больше никаких бабских коктейлей.
— Но Космополитен вкусный.
— Бурбон! Срочно! И подливай.
— Я покажу тебе магию отвлечения, но больше никаких бабских коктейлей.
— Но Космополитен вкусный.
— Бурбон! Срочно! И подливай.
— Велика вероятность того, что доктор не сможет меня оживить. Вы же не хотите убить меня насовсем?
— ...
— Это был риторический вопрос!
— Эй, Люци! Люци, просыпайся!
— Без обид, брат, но в списке того, от чего я хочу просыпаться — твое лицо где-то между конской мордой и билетами на Coldplay.
— Возможно, ты в опасности.
— Кто мне угрожает? Якудза, исполины, миллион мамочек?
— Мэйз. Она злится на тебя, брат.
— Сегодня уже вторник? Гнев у Мэйз по умолчанию — он в ее демонической ДНК.
— Если бы ты сделал то, о чём я тебя просил, ничего бы этого не было, и я был бы дома.
— На небесах? Серьёзно? Ты уверен, что это всё ещё твой дом после всего, что ты наделал? Ты спал с демоном, думаю, папа отправит тебя в другое место, куда-нибудь... Не знаю... В тёплые края.
— Как там Серебряный Город?
— Все еще Серебряный, и все еще город.
— А как там наша родня? Слышал Уриил отрастил себе усы.
— Да ладно?!
— Я не в курсе, я застрял здесь, но ты-то должен знать.
— Меня пару лет там не было, Люци.
— А где ты был? Уж точно не бродил ведь среди людей. Подожди, ты все это время летал туда-сюда, как какой-то бомж в перьях?
— Как книга должна зажечь меч?
— Может, это инструкция?
— На неизвестном мне, древнем языке! Чудесно! Держи.
— Что? Я тоже не могу это прочесть.
— Но ты говоришь на всех языках.
— Говорю, а не читаю. Язык мне всегда пригождался больше книг.
— Была одна душа, которую я мучил в Аду. И, как хороший мазохист, он командовал этим. «Жги меня». «Заморозь меня». «Причини мне боль». Так я и делал. И это продолжалось веками до того дня, пока по какой-то причине он не пропустил своего ежедневного наказания. И когда я вернулся... Он плакал. «Пожалуйста, мой король», говорил он. «Не забывайте обо мне снова. Обещаю, я буду хорошим». И тогда я осознал, что он настолько полон ненависти к себе, в нём нет ни крупицы самоуважения, что моя жестокость не имела значения. Если я обращал на него хоть немного внимания, это предавало значение его... Бессмысленному существованию.
— Зачем ты это мне рассказываешь?
— Потому что он напоминает мне о тебе. Ты думаешь, я изменился? Ты, бывший ангел, жалкий и бессильный, не придумал более позорного способа дожить свои дни, кроме как надеяться на подачку от меня, которая напомнит тебе о днях, когда ты был важен.
— Я знаю, что ты делаешь. Можешь убить гонца, если нужно. Но просто знай, что я рядом.
— Только не рассказывай никому, что нёс меня на ручках, как ребёнка.
— Чего ты пытался добиться?
— Достойной смерти. Ну или славной и безбашенной.
— Лос-Анджелес столько может предложить...
— Справа знаменитый магазин «Путч-Паутч», который продает сумочки для собачек размером с сумочку.
— Очевидно!
— Не путайте с магазином собачек в форме сумочек.