Герман Гессе. Сиддхартха

Другие цитаты по теме

Все повторяется, все, что не было выстрадано до конца и искуплено.

Большинство людей похожи на падающие листья; они носятся в воздухе, кружатся, но в конце концов падают на землю. Другие же — немного их — словно звезды; они движутся по определенному пути, никакой ветер не заставит их свернуть с него.

Его, неискушенного в любви ученика, готового снова и снова слепо бросаться в бездну блаженства, она терпеливо учила своему учению: что нельзя брать блаженство, не давая блаженства взамен, что каждое движение, каждое прикосновение, каждый взгляд, каждая крохотная частичка плоти имеет свой секрет, который сулит посвященному безмерную радость. Она учила его, что любящие не должны расставаться после праздника любви, не восхитившись друг другом, не победив друг друга и не покорившись друг другу, чтобы ни один из них не пресытился и не наполнился пустотой и недобрым чувством, будто над ним надругались или он сам надругался над любимым человеком.

В суждениях нет важности, каковы бы они ни были — прекрасные или безобразные, умные или безрассудные, всякий может быть им привержен или может пренебречь ими.

Его, неискушенного в любви ученика, готового снова и снова слепо бросаться в бездну блаженства, она терпеливо учила своему учению: что нельзя брать блаженство, не давая блаженства взамен, что каждое движение, каждое прикосновение, каждый взгляд, каждая крохотная частичка плоти имеет свой секрет, который сулит посвященному безмерную радость. Она учила его, что любящие не должны расставаться после праздника любви, не восхитившись друг другом, не победив друг друга и не покорившись друг другу, чтобы ни один из них не пресытился и не наполнился пустотой и недобрым чувством, будто над ним надругались или он сам надругался над любимым человеком.

Ничего не было. Ничего не будет. Все есть.

Сколько времени я потратил и всё ещё трачу на учение, а пришёл лишь к тому выводу, что ничему нельзя научиться.

Он убивал свои чувства, он убивал воспоминания, он ускользал от своего Я в тысячи чужих образов, был животным, падалью, камнем, деревом, водой, но каждый раз — солнце светило или луна — он возвращался в свое Я и, увлекаемый круговоротом, чувствовал жажду, преодолевал жажду, чувствовал новую жажду.

Каким же глухим и бесчувственным я был! — думал он, широко шагая. — Читающий письмена не презирает в поисках смысла знаки и буквы, не называет их обманом, случаем, ничего не заключающей оболочкой, он читает их, проникаясь к ним уважением и любовью. Я же, вознамерившийся прочесть книгу жизни и книгу собственного существа, — я презирал, в угоду некоему заранее предполагаемому смыслу, знаки и буквы, я называл мир явлений обманом, называл свои глаза и свой язык случайными и бесполезными вещами. Нет, с этим покончено, я проснулся, я в самом деле проснулся и только сейчас обрел жизнь

Мир заполонил его — наслаждение, чувственность, лень, а под конец и тот порок, который он всегда считал самым нелепым и к которому относился с наибольшим презрением и насмешкой — алчность.