— А я не вижу, почему нельзя высказывать все, что имеешь на душе.
— Вы можете?
— Могу.
— Вы счастливее меня.
— А я не вижу, почему нельзя высказывать все, что имеешь на душе.
— Вы можете?
— Могу.
— Вы счастливее меня.
Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
Он все делает добро, сколько может; он все еще шумит понемножку: недаром же был он некогда львом; но жить ему тяжело... тяжелей, чем он сам подозревает...
Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе.
Стыдиться — это тоже признак молодости; а, я, знаешь ли, почему стал замечать, что стареюсь? Вот почему. Я теперь стараюсь преувеличивать перед самим собою свои веселые ощущения и укрощать грустные, а в дни молодости я поступал совершенно наоборот. Бывало, носишься с своей грустью, как с кладом, и совестишься веселого порыва...
Между искренностью и лицемерием нет золотой середины — их нельзя соединить отрезком, или другой линией.
Например, я был несколько удивлен словами моего друга, занимавшегося космологией и астрономией. Он собирался выступать по радио и думал, как объяснить, какова практическая ценность его работы. Я сказал, что ее просто не существует. «Да, но тогда мы не получим финансовой поддержки для дальнейших исследований», – ответил он. Я считаю, что это нечестно. Если вы выступаете как ученый, вы должны объяснить людям, что вы делаете. А если они решат не финансировать ваши исследования, – что ж, это их право.
Каждый человек искренен наедине с самим собой; лицемерие начинается, когда в комнату входит кто-то ещё.