— Толстяком, повторил Полковник. — Потому что ты тощий. Это называется «ирония», Толстячок.
— Что такое? Проблемы какие-то?!
Тренер заорал:
— Ты моим игрокам играть мешаешь!
— ТАК В ЭТОМ-ТО И СМЫСЛ, ШЕРЛОК! — прокричал Полковник в ответ.
— Толстяком, повторил Полковник. — Потому что ты тощий. Это называется «ирония», Толстячок.
— Что такое? Проблемы какие-то?!
Тренер заорал:
— Ты моим игрокам играть мешаешь!
— ТАК В ЭТОМ-ТО И СМЫСЛ, ШЕРЛОК! — прокричал Полковник в ответ.
— ... суровый вид дается нелегко, когда на тебе ничего нет, кроме оранжевого полотенца.
Она, конечно, симпатичная, думал я, но нельзя западать на девчонку, которая относится к тебе как к десятилетнему. Мама у тебя уже есть.
— «И ты возлюбишь своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим», — зачитал я вслух.
— Да, довольно хорошо.
— Довольно хорошо? Конечно, жарито тоже довольно хорошие. Трахаться — довольно занятно. Солнце довольно горячее. Боже, в этих словах столько сказано о любви и сломленности — они безупречны.
Я ненавидел спорт. Ненавидел и сам спорт, и людей, которые им занимаются, и тех, которые болеют, а также тех, кто не испытывает ненависти к тем, кто болеет или занимается.
... Воскресли растущие вокруг кампуса клены, а уборщики снова принялись стричь траву на газонах, и мне стало казаться, что мы потеряли её окончательно.
Мне было мало того, что я оказался последним человеком, с которым она поцеловалась. Я хотел быть последним, кого она любила.
Да, значит, вот как чувствовал себя Ной. Однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что Господь тебя простил, и ходишь весь день щуришься, потому что совсем забыл, какое солнце, а оно теплое и похоже на папин поцелуй в щеку, а весь мир кажется ярче и чище, чем раньше, как будто всю Центральную Алабаму сунули в стиралку и засыпали экстрамощный порошок с усилителем цвета, отчего теперь трава стала зеленее, а жарито хрустят приятней.