Нет никакого промысла. Все сущее случайно. И никто не спасет нас, кроме нас самих.
Все — и вы, и я, и различные божества — рождено случайностью. Больше ничем. Чистой случайностью.
Нет никакого промысла. Все сущее случайно. И никто не спасет нас, кроме нас самих.
Все — и вы, и я, и различные божества — рождено случайностью. Больше ничем. Чистой случайностью.
Нарушить запрет или нет — каждый определял сам, в зависимости от личных склонностей: я предпочитаю один сорт сигарет, ты — другой, что ж тут терзаться?
Я отдал бы весь остаток дней, лишь бы длился бесконечно этот, единственный, без конца повторялся, стал замкнутым кругом, а не быстрым шажком по дороге, где никто не проходит дважды. Но день — не круг, день — шажок.
Я знаю, что это такое, когда уезжают. Неделю умираешь, неделю просто больно, потом начинаешь забывать, а потом кажется, что ничего и не было, что было не с тобой, и вот ты плюешь на все. И говоришь себе: динго, это жизнь, так уж она устроена. Так уж устроена эта глупая жизнь. Как будто не потеряла что-то навсегда.
— Просто она была единственным светлым пятном. Не более того.
— А может, для нее единственное светлое пятно – вы...
Преступная картина; она озарила самую что ни на есть будничную сценку сочным золотым ореолом, и теперь эта сценка и иные, подобные ей, навсегда утратили будничность.
Она держалась так, словно мы расстались всего неделю назад. Но это не помогало. Девять месяцев возвели между нами решётку, сквозь которую проникали слова, но не чувства.