— А ты во что веришь, Уэйд? Наверное, в оружие и сиськи?
— Ещё я люблю авиашоу и пиво!
— А ты во что веришь, Уэйд? Наверное, в оружие и сиськи?
— Ещё я люблю авиашоу и пиво!
Нет ничего легче, чем убедить человека в том, что дела обстоят именно так, как ему бы втайне хотелось...
Время – оно ведь состоит из перемен, больших и малых, внешних и внутренних, заметных и почти неразличимых; вернее, перемены – это чуть ли не единственный доступный всякому человеку способ почувствовать ход времени (скачки секундной стрелки, движение песчинок, изливающихся из верхней чаши в нижнюю, – тоже перемены, малосущественные да, зато вполне наглядны).
После сорока люди так трудно поддаются переубеждению. В восемнадцать наши убеждения подобны горам, с которых мы взираем на мир, в сорок пять – пещерам, в которых мы скрываемся от мира.
Правда — ничто. Главное то, во что веришь ты.
— Думаешь? — чуть нахмурился он. — О чем?
— О жизни.
— И каковы результаты?
— Отрицательные.
На мой взгляд, все по-настоящему важные мероприятия следует проводить рано утром: тогда времени хватает только на то, чтобы продрать глаза, с ужасом понять, что опаздываешь, кое-как умыться и сломя голову помчаться на ответственную встречу – какие уж там переживания!
Все равно, если хочется изменить жизнь, надо ее менять. Все-таки своя жизнь, не чужая. Жалко.
Что касается убеждений, или следования религиозным обычиям, можно сказать, что, в целом, жешщины веруют более свято, в отличие от мужчин, которые даже веру нередко ставят на карту ради амбиций или личной выгоды.
Люди говорят обо мне: ей сорок, она не замужем, значит по вечерам она рыдает на беговой дорожке под сочувственными взглядами своих собак. Даже если это и правда, это мои собаки, моя дорожка и моя жизнь.
— Я хочу остаться здесь.
— Здесь небезопасно.
— Но это же наш дом.
— Мы найдем другой. Дом делают те, кто в нем живет.