Его голос был похож на ветер, проносящийся над усыпанной костями пустыней.
Чем больше ты делаешь, чем больше говоришь и слышишь, тем больше проблем себе создаёшь.
Его голос был похож на ветер, проносящийся над усыпанной костями пустыней.
Чем больше ты делаешь, чем больше говоришь и слышишь, тем больше проблем себе создаёшь.
Когда ангелы встают на путь зла, хуже не бывает. Если ты забыл: Люцифер тоже был ангелом.
Нет, дитя моё, меня не обманешь. У меня глаз намётанный. Героя сразу видно — у него особенный взгляд.
– Я не боюсь упасть, – сказал он самому себе. – Я боюсь того, когда перестаешь падать и наступает смерть.
Впрочем, он знал, что лжет. Боялся он самого падения… тщетного размахивания руками, кувыркания в воздухе, сознания того, что он ничего не может поделать, что никакое чудо его не спасет…
– Чем могу служить? – спросил лакей, и Ричард подумал, что некоторые говорят: «Сдохни, ублюдок!» с гораздо большей теплотой и дружелюбием.
– Встань, сэр Ричард Мэйбери! – проревел он. – Этим ножом я освобождаю тебя от Нижнего мира. Отныне ты волен идти куда хочешь, да ничто не воспрепятствует тебе в твоем пути, да будет дорога твоя… чего-то там… и так далее и тому подобное… бла-бла-бла… – закончил граф.
– Да ладно. Не мог же я тебя там бросить.
– Мог, – отозвалась Дверь. – Но не бросил.
В первую секунду, на границе сна и яви, Ричард не мог понять, кто он. Это было восхитительное, необыкновенное чувство – чувство безграничной свободы. Словно он сам мог решить, кем быть. Словно он мог стать кем угодно: мужчиной или женщиной, крысой или птицей, чудовищем или богом.
Сказать, что Ричард Мэхью страдал от акрофобии, было бы не совсем верно, – это все равно что утверждать, что Юпитер крупнее утки.