— Что это?
— А на что похоже?
— Зачем?
— Для тебя.
— Зачем? На компьютере удобнее.
— Писать — это совсем не так просто. Печатная машинка заставит тебя более тщательно продумывать каждое слово, потому что ты не сможешь просто так стереть их.
— Что это?
— А на что похоже?
— Зачем?
— Для тебя.
— Зачем? На компьютере удобнее.
— Писать — это совсем не так просто. Печатная машинка заставит тебя более тщательно продумывать каждое слово, потому что ты не сможешь просто так стереть их.
— О чём только думал Бог, создавая женщин?
— Возможно он пытался как-то компенсировать то, что создал нас...
— Думаешь?
— Уверен. И я о том, что большинство из нас — вонючие, волосатые болваны, одной ногой ещё стоящие в пещере. Но в женщинах Бог превзошел сам себя.
— Да, это точно.
— Из всего того, что он создал, женщины — самые совершенные существа.
— Возразить нечего.
— Изгиб их шеи, запах тела, мягкость кожи, грудь — всевозможных форм и размеров. Говорю тебе, Джереми, будь я был женщиной, я бы стал лесбиянкой.
— Хорошая идея, я бы тоже стал лесбиянкой. Могу я стать лесбиянкой?
— Да, Джереми, можешь.
— Ты лжёшь, а священники не должны лгать.
— В покере нет лжи, только блеф. А Господь прощает блеф.
– Гретхен спросила Фауста, что есть религия. «Wie hast du’s mit der Religion?» Вопрос наивной женщины, которая хочет постичь смысл явления, стал одним из великих вопросов философии. Именно о том, что слова – всего лишь весьма ограниченная условность. Их безусловность лишь в том, что они всегда ограничивают смысл явления.
Начинаешь думать, сколько каждый год, каждый месяц, каждую неделю издается книг, и за голову хватаешься — Господи, какая прорва! Слова, слова начинают терять свое значение.
Разве можно запомнить слова, произносимые в первые моменты встречи матерью и сыном, мужем и женой или двумя влюбленными? Говорятся самые простые, самые обиходные фразы, смешные даже, если их записывать с точностью на бумаге. Но здесь каждое слово уместно и бесконечно мило уже потому, что говорится оно самым дорогим на свете голосом.