Виктор Пелевин. Чапаев и Пустота

– Еще один хамский пассаж, и я полностью потеряю к вам интерес, Петр.

– Значит, вы его все-таки ко мне испытываете. Это утешает.

– Не цепляйтесь к словам.

– А почему я не могу цепляться к словам, которые мне нравятся?

0.00

Другие цитаты по теме

Но вместо того чтобы возразить, я отхлебнул шампанского (этому простому рецепту я следовал всегда, когда на столе было шампанское, а разговор шел о политике).

– Поистине, – сказал Кавабата, поднимая лезвие на уровень глаз и внимательно в него вглядываясь, – поистине мир этот подобен пузырям на воде. Не так ли?

Сердюк подумал, что Кавабата прав, и ему очень захотелось сказать японцу что-нибудь такое, чтобы тот ощутил, до какой степени его чувства поняты и разделены.

– Какое там, – сказал он, приподнимаясь на локте. – Он подобен... сейчас... Он подобен фотографии этих пузырей, завалившейся за комод и съеденной крысами.

красота недостижима. Точнее, она достижима, но только сама в себе, а то, чего ищет за ней опьяненный страстью разум, просто не существует.

Все мы в этой жизни дремлем. А просыпаемся лишь с ее концом.

Снисхождение всегда бывает от чего-то одному к чему-то другому.

– У нас сейчас тоже такая жизнь, что человек от всего отступается. А традиции… Ну как, некоторые ходят во всякие там церкви, но в основном человек, конечно, посмотрит телевизор, а потом о деньгах думает.

От животных нас отличают только те правила и ритуалы, о которых мы договорились друг с другом. Нарушить их — хуже, чем умереть, потому что только они отделяют нас от бездны хаоса, начинающейся прямо у наших ног.

В жизни все успехи нужно соотносить с тем интервалом времени, на котором они достигаются; если этот интервал чрезмерно долог, то большинство достижений оказываются обессмысленными в большей или меньшей степени; любое из достижений (во всяком случае, практических) оказывается равным нулю, если отнести его к длине всей жизни, потому что после смерти не имеет значения ничего.

Ну а что было делать? Я ведь, когда убегал, отстреливался. Ты-то понимаешь, что я стрелял в сотканный собственным страхом призрак, но ведь на Гороховой этого не объяснить. То есть я даже допускаю, что я смог бы это объяснить, но они бы обязательно спросили: а почему, собственно, вы по призракам стреляете? Вам что, не нравятся призраки, которые бродят по Европе?

разве связана неизмеримая трагедия существования с тем, чем именно человеку приходится заниматься в жизни?