Почему не пишу? Да, наверное, просто некстати.
Было всё хорошо. Не хотелось словами спугнуть,
Что в словах не один, даже самый изящный писатель,
Не сумеет, как есть, рассказать, чтобы выдержать суть.
Почему не пишу? Да, наверное, просто некстати.
Было всё хорошо. Не хотелось словами спугнуть,
Что в словах не один, даже самый изящный писатель,
Не сумеет, как есть, рассказать, чтобы выдержать суть.
И я молюсь, молюсь о той заре,
о том объятье — там, на пустыре,
о той дрожавшей на ветру косынке,
о мятой мальве, о дыханье трав,
о кратком счастье, что, со мной устав,
ушло навеки — вон по той тропинке.
… сейчас настала эра самореализации, сейчас довольствоваться тем, к чему душа изначально как-то не лежала, — мелко и слабохарактерно. Теперь в том, чтобы покориться судьбе, нет ничего достойного, теперь это считается трусостью. Иногда казалось, что тебя почти физически принуждают быть счастливым, как будто счастливым может и должен быть каждый, и если в поисках счастья ты вдруг решишь чем-нибудь поступиться, то вроде как сам же и будешь в этом виноват.
Когда не с кем разделить горе – это ужасно, но настоящая катастрофа – когда не с кем разделить счастье.
Я всю жизнь хотела подарить дочке радость, подарить ей счастье. Но у меня не получилось. Как я могла дать то, чего не имела сама?
... я никогда не бываю достаточно счастлив. Я всегда ищу способ что-то улучшить, что-то поменять.
В жизни нет ничего дороже любви. Все мы не очень счастливы, потому что в нас мало любви. А может и любви в нас мало, потому что мы несчастны?
Под белым полотном бесплотного тумана,
Воскресная тоска справляет Рождество;
Но эта белизна осенняя обманна -
На ней ещё красней кровь сердца моего.
Ему куда больней от этого контраста -
Оно кровоточит наперекор бинтам.
Как сердце исцелить? Зачем оно так часто
Счастливым хочет быть — хоть по воскресным дням?
Каким его тоску развеять дуновеньем?
Как ниспослать ему всю эту благодать -
И оживить его биенье за биеньем
И нить за нитью бинт проклятый разорвать?