Знаете, у больных людей бывают подобные фантазии, и им приходится потакать.
Ярмарка тщеславия
... в таком огромном городе людям некогда бегать и разыскивать своих друзей. Стоит им выйти из рядов, и они исчезают, а мы маршируем дальше без них.
Что за враль и идиот сказал, будто «соловья баснями не кормят»? В обществе, как известно, басни считаются чем-то вроде универсального соуса, и нет такого куска, который они не помогли бы вам проглотить. Подобно тому как бессмертный Алексис Суайе приготовит вам за полушку чудесный суп, какого иной невежда-повар не сварил бы из многих фунтов овощей и говядины, так искусный художник может с помощью нескольких простых и приятных фраз достичь гораздо большего успеха, чем какой-нибудь пачкун, обладай он целым запасом благ, куда более существенных. Мало того, мы знаем, что блага существенные часто отягощают желудок, между тем как большинство людей способны переварить любое количество прекрасных слов и всегда с восторгом принимаются за новую порцию этого кушанья.
... нет лучших сатир, чем письма... Клятвы, любовь, обещания, признания, благодарность — как забавно читать все это спустя некоторое время.
Много ли, в сущности, вы или я знаем друг о друге, о наших детях, о наших отцах, о наших соседях?
… Хорошенькое личико всегда возбуждает симпатию мужчин — этих неисправимых вертопрахов. Женщина может обладать умом и целомудрием Минервы, но мы не обратим на нее внимания, если она некрасива. Каких безумств мы не совершаем ради пары блестящих глазок! Какая глупость, произнесенная алыми губками и нежным голоском, не покажется нам приятной! И вот дамы, с присущим им чувством справедливости, решают: раз женщина красива — значит, глупа. О дамы, дамы, сколько найдется среди вас и некрасивых, и неумных!
... решив снова искать рабства, ибо находила его менее обременительным, чем свобода.
Только женщины умеют так ранить. Их маленькие стрелы отравлены ядом, который причиняет в тысячу раз больше боли, чем грубое мужское оружие.
Ей не хотелось выходить за него замуж, но хотелось его сохранить. Ей не хотелось ничего ему давать, но хотелось, чтобы он отдавал ей все.
Совсем загрустила, бедняжка, — жаловалась Феркин компаньонке, — за три недели ни разу не назвала меня дурой!