Летом сделалось затишье. Вах и Андрюха скрывались от сессии в клинике неврозов на Васильевском острове. Это несложно: в питерских психушках слово «матмех» — уже диагноз. Именно у нас каждой весной кто-нибудь обязательно прыгает с крыши. Шесть четырнадцатиэтажек по кругу, эдакий гигантский магендовид в чистом поле. Идеальная постройка для сакральных дел.
Мерси Шелли
Cлайд с цитатойНадеюсь, что Россия гордится мною. Первая русская победительница Уимблдона, первая русская первая ракетка мира... Было бы здорово еще и золотую олимпийскую медаль к этому добавить.
О том, что национальность — это язык, на котором ты думаешь, слышал любой дурак. Только не всем дуракам доводилось это проверить, научившись думать на другом языке.
Если сами вы не из Питера и вздумали найти в этом городе университет, вас могут обмануть. Вам скажут, что университет — это кучка облезлых зданий, к которым тянет руку медный Петр на прямоходящей лошади с другой стороны Невы. Точнее говоря, указывает он на каменного Михайлу Ломоносова, сидящего на Васильевском острове с блаженной рожей студента, который только что прокомпостировал в трамвае свою повестку из военкомата. А то, что находится за спиной великого Михайлы, и есть университет, скажут вам.
Это и будет обман. За спиной памятника располагаются только факультеты неестественных наук. А правильная, естественно-научная половина универа, находится в экологически-чистом Петергофе. Именно туда устремлен просветленный взгляд Ломоносова, который повернулся задницей к историческому факу.
Будь у нас тогда Интернет, мы могли бы избежать многих проколов. Но подсказок не было, приходилось учиться методом проб и ошибок. А так оно и запоминалось лучше. Если ты бросил бутылку и она не взорвалась, не надо подходить сразу — может рвануть под ногами. Если ты набил полный карман бертолетки и положил сверху спичечный коробок, путь даже пустой, твоя новая японская куртка через пять секунд превратится в праздничный салют — а не успеешь снять, станешь его частью. Если ты положил «массу» (то, из чего состоят головки спичек, только неграмотные называют серой) сушиться на батарее в подъезде, и потом стал отколачивать ее, засохшую, молотком, твой подъезд может лишиться батареи, а ты — пальцев на руке. И так далее, и тем более.
Бывало, я и сам не сдерживался из-за очередной любовной драмы. И тогда уже Вах с Андрюхой отбирали от меня бутылки, а утром сообщали, с кем я дрался, какие песни пел унитазу и откуда притащил в комнату пятую кровать, уверяя, что ее можно пристроить на шкаф.
Думаете, нафига я все это рассказываю? Да просто чтоб вы знали: у нас была нормальная, настоящая жизнь. И только самый хронический ботаник мог бы заниматься в этих условиях литературой. Но мерзкий вирус пишмашинки уже сидел в моей голове и ждал своего часа.
В столице можно было покататься с лаптопом и по кольцевой линии метро, но недолго: после второго круга начинало казаться, что вслед за станциями начинают повторяться и пассажиры.
Один только раз случился педагогический прорыв. Профессор по теории вероятностей заболел. Только мы обрадовались, что не придется слушать однообразные задачки про черные и белые шары — не тут-то было. За профессора на семинар пришел слегка поддатый аспирант.
— Так, — сказал он, с ухмылкой оглядев аудиторию. — В покер кто играет?
Поднялась пара неуверенных рук. А затем почти все остальные.
— Нормально, — кивнул чувак. — Кто скажет вероятность «стрита», получит зачет.
— После первой сдачи или?.. — с интересом спросил задний ряд.
И понеслась. Лучший математический семинар в моей жизни. Но все остальное — увы. Что нам оставалось делать?