Час пик

Не только Россия «страна чудес». Надо успокоиться и понять, что все страны одинаковы. Вывод из моих путешествий такой. В общем-то мир одинаков. Историю с национальностями придумали бесы. Это придумали мелкие чернорабочие вонючие дьяволы. Историю со всякой разницей между людьми, кроме главной. Хороший человек, плохой человек. Больной, здоровый. Старый, молодой. Живой, мёртвый. Это разница есть везде, а всё остальное от лукавого.

В моей жизни был такой случай. Во время спектакля на сцене я почувствовал такой контакт со зрительным залом, как будто там сидел только один человек — мой друг. Казалось, скажи я тогда: «Встаньте» — и все встали бы. Тогда я и понял, что такое призвание актёра.

— Как вы можете охарактеризовать тот день, в котором сегодня живёте? Одним словом.

— Весело, страшно, любопытно. Три слова можно?

— Страшно весело...

— Страшно весело и очень любопытно!

Актёрская профессия — это не нечто лёгкое и изумительное. Это не всегда цветы, купаешься в море шампанского и так далее. Нет! Это терпение, это безработица, это безденежье порой. Когда человек хочет стать артистом, то надо, прежде всего, сказать себе, что это страшно. Это гореть на костре. Если ты собираешься вот такую жизнь вести, а изредка в момент успеха, изредка в момент радости моментально давить это в себе для того, чтобы не привыкать к этому состоянию — если к этому готов, тогда можно идти, тогда можно гореть. И тогда будешь эти редкие моменты успеха вспоминать как счастье.

Трагизм моей личной жизни в том, что я настолько привык к сопротивлению среды, что когда оказываюсь в Америке, Голландии или Финляндии, где ни с кем не надо бороться, я себя чувствую выброшенным из жизни. Я привык сражаться за справедливость, за колбасу, а там мои бойцовские качества никому не нужны.

— Пару сотен лет назад Жан-Жак Руссо сказал, что наука и искусство не способствуют улучшению нравов. В смысле, дураков. Что способствует улучшению нравов?

— Я думаю, что вообще дураков нет. Это всё разговор. Я думаю, что человечество очень медленно превращается в человечество. То есть люди, мы, очень медленным мучительным путём, не всегда естественным отбором, к сожалению, довольно часто неестественным отбором, двигаемся к подлинному человеческому состоянию.

— То есть homo sapiens ещё не sapiens.

— По-моему, да. С этим я полностью согласен.

У нас всё, что ни делается, то к лучшему, а то, что к лучшему, то не делается.

Если вы делаете плохой фильм о том, что надо любить Родину или надо любить мать, то ребёнок остаётся равнодушным к идее, что надо любить мать и Родину. И воспитывает это как раз противоположные цели, чем ставили задачу. Детское кино воспитывает не потому, что оно детское, а потому что оно искусство.

Что касается монетаризма, это как с космополитизмом. Когда люди не понимают, что это такое, об этом все говорят. Нет никакого особенного монетаризма. Есть здравый смысл. Если делать деньги из воздуха, то, по-моему, будет инфляция. И каждый человек у себя дома почему-то знает, что если у него в кошельке, например, тысяча рублей, то две тысячи он не истратит. Ему надо пойти и взять в долг, а в долг ему дадут, только если он заслуживает это. Наше же государство считает, что можно делать деньги из воздуха и при этом рассуждать про инвестиции, социальные блага и так далее. Это простой обман и не нужно быть крупным экономистом, чтобы это понимать.

— То, что происходит сейчас, это катастрофа... или же, это, скажем так, довольно долговременная трудность и сложность, и мы будем постепенно выбираться из этого?

— Обязательно выберемся! Вот эти вот «новые русские»... Они новые, но не свежие. Мессии со всех сторон лезут. Никто не начинает ничего без присказки «в наше трудное время», «у нас невозможный быт», «в нашей экономической пропасти». На презентации, где всё ломится от икры, где тут же начинается: «В наше невозможное время...» Что невозможного-то? Обжираловка! Я думаю, если вдруг завтра будет замечательно, обязательно останется «в наше лёгкое время, может быть, мы дождёмся катастрофы».