Смилла и её чувство снега

Желание понять — это попытка вернуть то, что ты потерял.

— Можно угостить вас обедом?

— Я собираюсь прогуляться по Дюрехавен, — говорю я.

— Мы могли бы прогуляться вместе.

Я показываю на его кожаные ботинки.

— Там слой снега в семьдесят пять сантиметров.

— Я бы мог купить пару резиновых сапог по пути.

— Вы на работе, — говорю я. — На пути к дипломатической карьере.

Он уныло кивает.

— Может быть, когда растает снег, — говорит он. — Весной.

— Если доживем, — говорю я.

Те ножи, которые у меня есть в доме, остры настолько, что годятся чтобы разрезать ими конверты. Отрезать кусочек ржаного хлеба-это для них уже почти непосильная задача. По мне, они и не должны быть острее. В противном случае в тяжелейшие дни я способна быстро прийти к мысли о том, что можно без всяких проблем встать в ванной перед зеркалом и перерезать себе горло. И тут-то как раз очень неплохо иметь дополнительные гарантии безопасности, вроде того, что надо сходить вниз к соседу и взять у него взаймы нож.

— А что происходит с теми, кто чрезмерно талантлив?

— Он говорит, что они либо возносятся к звездам, либо идут на дно.

Если прозвище пристаёт к человеку, значит, оно затронуло глубинную суть.

Нервный срыв совсем необязательно бывает срывом, он может наступить так, что ты тихо и спокойно погружаешься в равнодушие.

Люди выстраивают свою жизнь при помощи времени. Если его немного изменить, всегда случается что-нибудь наводящие на размышления.

Когда упражнения в смирении станут олимпийским видом спорта, я попаду в олимпийскую сборную.

Когда человек в конец измучен, он неожиданно обнаруживает в глубине себя бездну весёлого цинизма.

Самое важное всегда говорится под конец. Как бы мимоходом. В дополнении к контракту. На полях.