казнь и палачи

«Выше голову!» можно услышать и из уст палача.

... Мы узнали о них сегодня. О «ямах». Федерация наполняет их гражданскими: мусорщиками, бродягами... Думаю, они ищут другие пути в город. Но какая-то часть меня уверена, что это — послание. В итоге, я теперь просто беспокоюсь за Хеша и Логана. Надеюсь, я сумел подготовить их к будущему.

Мы слишком долго пробыли за этой стеной. Теперь у каждого есть выбор: сидеть тут взаперти, или выйти на встречу смерти.

Мы не можем сказать, является ли смертная казнь средством устрашения, но мы знаем наверняка, что казненные люди больше никогда не смогут убивать.

Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке. Но не равно развиваются звериные свойства человека. Если же в ком-нибудь они пересиливают в своем развитии все другие его свойства, то такой человек, конечно, становится ужасным и безобразным. Палачи бывают двух родов: одни бывают добровольные, другие – подневольные, обязанные. Добровольный палач, конечно, во всех отношениях ниже подневольного, которым, однако, так гнушается народ, гнушается до ужаса, до гадливости, до безотчетного, чуть не мистического страха.

— По возвращении домой я вас помиловал, но что сделали вы в ответ? Вы бросились спасать этого типа. Он пират!

— Но он хороший человек. Если теперь палачу достанется две пары сапог, вместо одной, будь так, но моя совесть будет чиста.

— Забыли свое место, Тёрнер?

— Оно здесь. Между вами и Джеком.

Как при объявлении смертного приговора Светлогуб не мог понять всего значения того, что объявлялось ему, так и теперь он не мог обнять всего значения предстоящей минуты и с удивлением смотрел на палача, поспешно, ловко и озабоченно исполняющего свое ужасное дело. Лицо палача было самое обыкновенное лицо русского рабочего человека, не злое, но сосредоточенное, какое бывает у людей, старающихся как можно точнее исполнить нужное и сложное дело. Он подвинулся к виселице и, невольно окинув взглядом ряды солдат и пестрых зрителей, ещё раз подумал: «Зачем, зачем они делают это?» И ему стало жалко и их и себя, и слёзы выступили ему на глаза.

— И не жалко тебе меня? — сказал он, уловив взгляд бойких серых глаз палача.

Палач на минуту остановился. Лицо его вдруг сделалось злое.

— Ну вас! Разговаривать! — пробормотал он и быстро нагнулся к полу, где лежала его поддевка и какое-то полотно, и, ловким движением обеих рук сзади обняв Светлогуба, накинул ему на голову холстинный мешок и поспешно обдёрнул его до половины спины и груди.

По всякому можно делить людей. Иногда их делят на людей и не людей. Удивленный палач сказал: «А я делю их на головы и туловища».

Плаха была соломенной, топор — из хлебного мякиша, но искусство палача не имело себе равных, и приговоренный умер от страха.