Валентин Моргенштерн

— Когда она узнает правду о тебе, она будет только презирать тебя.

— Нет, ты тот, кого она презирает. Я ее брат, она любит меня!

— Хорошо, Джонатан. Ты прав, извини.

— Ты думаешь, что виноват во всех бедах, постигших твою семью и друзей.

— Я действительно в них виноват.

— Ты прав.

— Да?

— Разумеется, ты причинил им вред ненамеренно. Но мы с тобой одинаковы — мы отравляем и губим всё, к чему испытываем любовь. И тому есть причина.

— Какая же?

— Наше предназначение — служить высшей цели, не отвлекаясь ни на какие соблазны. Забыв о служении цели, мы несём справедливую кару.

— Нам нужно уходить.

— Что случилось?

— Моя личность в институте была... раскрыта.

Предавать тяжело, а предавать ребенка — тяжело вдвойне.

Не сын был мне нужен. Солдат, воин. Я думал, что им станет Джонатан, однако в нем осталось слишком много от демона. Он рос жестоким, неуправляемым, непредсказуемым. Ему с самого детства недоставало терпения и участия, чтобы следовать за мной и вести Конклав по намеченному пути. Тогда я повторил эксперимент на тебе. И снова неудача. Ты родился слишком нежным, не в меру сострадательным. Чувствовал боль других как свою собственную. Ревел, когда умирали твои питомцы. Пойми, сын мой… я любил тебя за эти качества, и они же сделали тебя ненужным.

— Я всю жизнь оплакивал отца. Я думал, что он умер у меня на глазах.

— Ну, это ведь сделало тебя сильнее?

— Вау, отец года.

— Все стремились завладеть кубком, но цели у всех были глупыми.

— А у тебя — нет?

— Кубок поможет мне очистить нашу кровь. Так я спасу нашу расу.

— Вряд ли ты хорошо знаком с историей примитивных. Предупреждаю тебя: обычно все разговоры о чистоте расы очень плохо заканчиваются.

Никогда не показывай своих эмоций, эмоции означают слабость.