Барнаби Уокер

— Лиа, я же просил не курить марихуану в моей спальне.

— Чертоги разума, братец. Шерлом Холмс шмалил только так.

— Во-первых, он колол кокаин, во-вторых, он персонаж!

— Пива хочешь?

— Лиа, сейчас же одиннадцать утра!

— Я живу по Нью-Йорку.

— В таком случае шесть утра.

— Искусство — говно.

— Если говно, почему у вас татуировка с «Пьетом» Микеланджело? Этой сцены «Мария держит Христа» в Библии нет. Эту сцену родило воображение, чей-то сorazon. Один человек семьсот лет назад узнал про распятие Христа и подумал: «А где его мать? Где Мария? Что чувствует она?». Если Мария встанет, она будет под три метра ростом, фигуры не пропорциональные. Мария такая большая, потому что ее сын снова стал маленьким, вот о чем она думает: «Это мое дитя». Это образ не смерти, а жертвоприношения. Такой сильной любви к кому-то или чему-то, что даже не смотря на боль от потери, ты готов снова потерять этого человека, ведь ты знаешь, что вся эта боль не зря. Все любят, все страдают — этим искусство и ценно. Тем, что нужно всем.

— На такой машине только в цирке ездить.

— Она дружелюбна к окружающей среде.

— Зато окружающие к ней нет.

— Ты его хорошо знаешь?

— Он мой отец.

— Ладно, вы с ним каждый день разговаривали?.. Раз в неделю?.. В месяц?..

— С ним непросто говорить.

— Значит, вы не общаетесь.

— Мы англичане.

— А, ну да. Я понимаю, родня может быть занозой в заднице. Мои меня с ума сводят, но я не говорила с ними вот уже пару дней и меня это убивает.

— Проходите, я как раз собирался завтракать.

— Анчоусы и красное вино?

— Да, зря взял красное к рыбе.

— А может, зря взял вино на завтрак?

— Я в отпуске.