I see a world in anger
I see a world in pain
Each day a different story
But still the message is the same
Hard news I set beside me
Sweet dreams is what I need
What daylight wants to show me
At night, appears to be insane.
I see a world in anger
I see a world in pain
Each day a different story
But still the message is the same
Hard news I set beside me
Sweet dreams is what I need
What daylight wants to show me
At night, appears to be insane.
Первое, на что я обратил внимание в тот первый день в Бомбее, – непривычный запах. Я почувствовал его уже в переходе от самолета к зданию аэровокзала – прежде, чем услышал или увидел что-либо в Индии. Этот запах был приятен и будоражил меня, в ту первую минуту в Бомбее, когда я, вырвавшись на свободу, заново вступал в большой мир, но он был мне абсолютно незнаком. Теперь я знаю, что это сладкий, тревожный запах надежды, уничтожающей ненависть, и в то же время кислый, затхлый запах жадности, уничтожающей любовь. Это запах богов и демонов, распадающихся и возрожденных империй и цивилизаций. Это голубой запах морской кожи, ощутимый в любой точке города на семи островах, и кроваво-металлический запах машин. Это запах суеты и покоя, всей жизнедеятельности шестидесяти миллионов животных, больше половины которых – человеческие существа и крысы. Это запах любви и разбитых сердец, борьбы за выживание и жестоких поражений, выковывающих нашу храбрость. Это запах десяти тысяч ресторанов, пяти тысяч храмов, усыпальниц, церквей и мечетей, а также сотен базаров, где торгуют исключительно духами, пряностями, благовониями и свежими цветами. Карла назвала его однажды худшим из самых прекрасных ароматов, и она была, несомненно, права, как она всегда бывает по-своему права в своих оценках. И теперь, когда бы я ни приехал в Бомбей, прежде всего я ощущаю этот запах – он приветствует меня и говорит, что я вернулся домой.
... почему всем нужны новости?.. Может быть, для того, чтобы в критический момент быть во всеоружии, хотя заранее известно, что все на свете меняется? Раньше я тоже так думал. Но это ложь. Человек слушает новости только для того, чтобы успокоиться. Какую бы потрясающую новость ему ни сообщили, если человек слушает ее, значит, он жив — вот в чем дело.
— Эй, Вив, ты тоже идёшь?
— Куда?
— Смотреть как Джексон Марчетти выставит себя на посмешище.
— Это не смешно.
— Да брось, он же идиот.
— Он не идиот. Он пробует что-то новое, что-то, в чём он не спец, но это смело. А у тебя хорошо получается только одна вещь и ты не перестаёшь ею хвастаться.
Чем ужаснее сообщение в новостях, тем утешительнее оно для слушающего, поскольку раз нечто произошло где-то еще, значит оно не произошло здесь... и никогда здесь не произойдет.
Индивид отказывается от собственного идеала и заменяет его массовым идеалом, воплощающимся в вожде.
Сначала вам могло показаться, что это самый обычный взгляд, каким награждают мужа, когда, отвалившись от ужина, он объявляет о своем намерении сбегать в город прогуляться. Но потом вы понимали, что это не так. В нем не было ни вопроса, ни протеста, ни укора, ни приказа, ни обиды, ни слез — никаких этих «значит-ты-меня-больше-не-любишь». В нем ничего не было, и именно это было в нем самое замечательное. Это был подвиг. Всякий акт чистого восприятия подвиг, и, если вы не верите мне, проверьте сами.
Никому не придет в голову сообщать хорошие новости ночью. С этим ждут до утра. Другое дело новости плохие. Они не терпят отсрочки. Забавно устроен мир. Хорошее никогда не торопится. Зато с плохим такая спешка…
Do you want me, do you want me
To break the paradigm
These rules were made by us
They break you up inside.