А вы умный человек, Ван Хельсинг. Слишком умный для создания, которое живет всего лишь одну жизнь.
— У меня от тебя мурашки по коже.
— Я еще не то могу сделать с твоей кожей.
А вы умный человек, Ван Хельсинг. Слишком умный для создания, которое живет всего лишь одну жизнь.
— А может ты одинок, потому что убиваешь людей?
— Или — я убиваю людей, потому что одинок.
— Ты опоздал, мой друг. Мои дети ожили!
— Единственный способ убить их — покончить с тобой.
— Верно.
— Что ж, да будет так! Раз!
Редкие моменты удовольствия есть просто фаза страдания. Удовольствие, как червяк на рыболовном крючке, служит для того, чтобы глубже вовлечь ум в боль…
— Мы не виделись сколько, триста, четыреста лет? Ты ничего не помнишь, да?
— А что именно я должен помнить?
— Ты великий Ван Хельсинг! Тебя обучали монахи и муллы от самого Тибета до Стамбула. Тебе покровительствует Рим, Ван Хельсинг, но, как и на меня, охотится весь остальной мир.
— Святой орден знает о тебе все, не удивительно, что и ты знаешь обо мне.
— Да, но причина не только в этом. У нас давняя история знакомства, Гэбриэл. Ты не спрашивал себя, почему тебя мучают жуткие кошмары? Кошмарные сцены сражений далекого прошлого?
— Откуда ты меня знаешь?
— Хочешь, я немного освежу тебе память? Напомню детали из грешного прошлого!
Тебя используют, Гэбриэл, как и меня, но я сбежал! Дело за тобой. А я тебе говорил, что это ты убил меня? Наверное, это такая обуза, проклятие — быть левой рукой Господа!
Люди больше всего похожи на безличные предложения, в которых нет подлежащего, а только сказуемые из разных форм глагола «страдать».
Зыбкие образы счастья созданы умом — а ум, гонящийся за собственной тенью, обязательно испытает боль от неспособности поймать то, чего нет… И даже если он ухитрится поймать свое отражение, через секунду оно уже не будет ему нужно.