Перевести произведение с одного языка на другой — все равно что снять с него кожу, перевезти через границу и там нарядить в национальный костюм.
Переводчик уже интересуется, ни Сусанин ли моя фамилия! Хорошо ещё японцы, а не поляки...
Перевести произведение с одного языка на другой — все равно что снять с него кожу, перевезти через границу и там нарядить в национальный костюм.
Переводчик уже интересуется, ни Сусанин ли моя фамилия! Хорошо ещё японцы, а не поляки...
Врачи легко определяют помешательство: стоит им поместить пациента в психлечебницу, как он тут же проявляет признаки сильнейшего беспокойства.
Переводчик уже интересуется, ни Сусанин ли моя фамилия! Хорошо ещё японцы, а не поляки...
Многие домогаются места под солнцем. Но немногие помнят, что солнце заходит, как только мы это место добудем.
Между прочим. Как-то в Ташкенте я смотрел по телевизору фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны», дублированный на узбекский язык. Там Борман, когда вошел в кабинет к фюреру, выкинул вперед руку и воскликнул: «Салам алейкум, Гитлер-ага!»
Я могу понять немецкий язык, равно, как и маньяка, который его изобрел, но предпочту изложить эту мысль через переводчика.
«Соблазнитель», гордящийся тем, что открывает женщине тайны любви, подобен иностранцу, который является на вокзал и берется показать местному экскурсоводу все городские достопримечательности.
Анекдот этот, рассказанный в своё время Владимиром Далем, кажется мне поучительным.
«Заезжий грек сидел у моря, что-то напевал про себя и потом слёзно заплакал. Случившийся при этом русский попросил перевести песню; грек перевёл: сидела птица, не знаю, как её звать по-русски, сидела она на горе, долго сидела, махнула крылом, полетела далеко, далеко, через лес, далеко полетела... И всё тут. По-русски не выходит ничего, а по-гречески очень жалко».