Николай Иванович Козлов

Другие цитаты по теме

Теперь, когда мир, в котором мы обитаем, огрубил наши сердца и сделал их бесчувственными к проявлениям низости и беспутства, нам иногда полезно взглянуть на предметы, все еще представляющиеся людям воплощением зла и пока еще способные пробудить от сна равнодушия нашу так похожую на тесто, вялую совесть.

В моей системе взглядов на окружающий мир нет места философии — есть только трезвый прагматизм и особое видение.

Это же твой мир: хочешь согрей, хочешь сожги.

Я сажусь на свитер и изучаю костяшки пальцев. На некоторых из них кожа содралась после драки с Калебом, и их украшали небольшие синяки. Кажется уместным, что удар оставил след на нас обоих. Вот как устроен мир.

Даже странно представить, что у людей и вправду есть эта самая личная жизнь; целостные, самодостаточные миры, в маленьких отдельных квартирах.

С вами ссорятся — значит, вы нужны.

If I would have known what makes a world go 'round,

I would have known what goes up must come down.

— Знаете, а я видел, как ваш Лёшка, больной, человека спас.

— А он не больной, он просто другой. Мир, Паша, — это только площадка, для игр кажущегося, и жизнь нам дана, чтобы побороть это кажущееся знанием истинного.

— А я могу так жить.

— Если сильно захочешь, сможешь, ну, а если не получается, значит не очень хотел.

Я раскинул руки, чтобы обнять этот прекрасный, совершенный, трагичный, болезненный, божественный, живой, настоящий мир — и взлетел. А сероглазая женщина, моя повзрослевшая школьная растрепанная синица, стояла рядом и молча смотрела. Нет, я не любил ее. Я не любил никого. Не хватало времени, сил, воздуха — вместить сущее, немилосердно разрывающее душу. Как мал человек, но как огромен замысел. Лены, Светы, Даши, Маши, руки, плечи, губы, прикосновения, поцелуи, нежность, секс — все это становилось вторичным на фоне великого механизма созидания в тесных для него застенках человеческой плоти. Стихи проходили насквозь, музыка замыкалась в бесконечность, бездна человеческих глаз ждала в зале, а сцена стонала от падающего на нее неба. И над этим беспокойным морем декораций парил я, парили мы — я и огромный великий мир.

Все, что видишь, все, что любишь, недостойно мудреца,

Зелень, и миндаль, и вина — нет им счета, нет конца!

Мир — змея, а честолюбец — это тот, кто ловит змей,

Но змея от века губит неудачного ловца.