рождение

Рождение – это боль. Все чувства печали, страха и страдания начинаются в той борьбе и отторжении. После рождения мир выглядит абстрактным, бессмысленным и все же странно упорядоченным. Нет ничего логичного и, следовательно, нелогичность разумна и нормальна. Сосать, спать. Молчание и звуки наполняют искаженную плоскость, где скользят по глазам цвета, как в тумане. Никакого времени не существует, однако время идет.

Рождение — не начало; смерть — не конец. Существует безграничное бытие; существует продолжение без начала. Бытие вне пространства. Непрерывность без начала во времени.

Самый основной смысл «пришествия Розанова в мир» (ибо всякий человек рождается для своего смысла и со своим особым смыслом) заключается в перемене для христианской эры понятия «добро» и «зло». Именно в открытии, что «рождение не есть зло, и христианство не имело права так сказать». В этом одном и только. Но существуют браки — открыто. Всемирно человеческий институт. И брак — «начало совокуплений», которых, значит, никто не осуждает, а только нельзя их видеть, нельзя смотреть. Но это говорит о тайне и инстинкте тайны, а не об осуждении. Вышло или, лучше сказать, я обнаружил, что не «любовь к ближнему» и разные прибаутки — зерно христианского мира, а признание «стыда» как показателя «греха» и позднее «по крайней мере, неприличия» совокупления и родов. И ergo: «признание деторождения лишь после совершения некоторых в своем роде очистительных жертв» (венчания).

«Поправься!» (христианству). Или: «Отменись», «отойди в сторону».

Это — не грех, а тайна, «важное из важного»: и оправдались Небеса Египта и Востока.

… жизнь духа — это все-таки страдание. С первым страданием, с первой болью пробуждается душа, я в этом уверена. В счастье она только купается, она не пробуждается, она себя не осознает до конца. А изведав страдание, потом живет и счастьем. Но пробуждение связано с какой-то болью.

Мой отец сбежал из дома в пятнадцать лет. Иначе я родился бы в Алабаме.

Ты вообще не родился бы.

Почему ты так думаешь?

Потому что твоя мать родом из Сан-Анджело и он бы никогда не познакомился с ней.

Он познакомился бы с кем-то еще.

И она тоже.

Что ты хочешь этим сказать?

То, что ты не родился бы.

Вот заладил! Значит, я родился бы где-то в другом месте.

Но как?

Как-как… А никак!

Если бы твоя мать родила ребенка от другого мужчины, а твоему отцу родила бы сына другая женщина, кто из этих двоих был бы ты, а?

Никто.

Вот видишь!

Ролинс лежал и молча смотрел на звезды.

И все равно я где-нибудь да родился бы. Может, я выглядел бы не так, как сейчас, но если бы Богу было угодно, чтобы я появился на белый свет, значит, я бы все равно родился.

А если бы ему не было угодно, то и не родился бы.

Мы не помним как родились, не заметим, как умрем.

Никто ничего не сказал, никто не объяснил. Ты просто появляешься на свет, крича и толкаясь, и живешь, не понимая, почему чувствуешь то, что чувствуешь. И ещё эта растерянность, больше похожая на повязку на глазах, за которой ужас и боль. И, знаешь, только ты вроде начнешь понимать, как окажется, что ты ошибаешься. И на самом деле ты не понимаешь ничего.

Начало твоей легенды следует рядом с самой утробы,

Все смотрят и верят, что ты встанешь и хотя бы попробуешь.

Мы никогда не рождаемся и никогда не умираем. Каждый атом живет своей самостоятельной, ни от кого не зависящей жизнью. Атомы объединяются в группы, обладающие, пока они существуют, определенным сознанием; эти группы в свою очередь объединяются и образуют более сложные тела, служащие сосудами для высших форм сознания. Когда для тела наступает смерть, происходит расщепление и обособление клеток друг от друга, и начинается то, что мы называем распадом. Сила, сцеплявшая клетки, исчезла, они теперь предоставлены самим себе и могут образовывать новые сочетания.

Каждый ребенок зачинается в любви или похоти, рождается и несет с собой радость или горечь страданий.