признание

Создатель асептики, венгерский врач-акушер Игнац Филипп Земмельвайс, был поднят коллегами на смех, а потом и вовсе признан душевнобольным за убеждение, что врачи должны дезинфицировать руки и инструменты перед хирургической операцией. При жизни Винсента Ван Гога не было продано ни одной его картины, и больницы для умалишённых ему тоже не удалось избежать.

Это тупиковый путь — искать признания. Даже если и не дойдёт до крайности, как в случае с Земмельвайсом, существует и другой, вполне реальный риск. Если мотивировать себя ожиданием общественного признания, попадаешь в зависимость от чужих оценок и в какой-то момент уже не можешь заниматься тем, что считаешь действительно важным. Подобное случалось со многими, и поверьте, это тяжёлая психологическая травма.

В тебе все, что мне дорого — ты Уэссекс, ты Англия, рожденная не для жестокости, но для заботы.

Во всех нас с рождения заложена потребность в признании другими. Это один из краеугольных камней уверенности в себе.

Когда мне было трудно, я думал: «Дебора есть, она живёт в мире, она существует!». Знаешь, как это было важно для меня?..

Мы смеялись и плакали вместе. Те простые эмоции, кажется, они были всем для меня. И если бы мне выпал шанс вновь встретиться с тобой, то смотря в глаза, я бы сказал, что скучал по тебе.

С тех пор, как мы признались, что любим друг друга, ты постоянно спрашиваешь себя, — почему я не решаюсь прибавить «навеки». Почему? Потому что я угадываю будущее и потому что вообще склонен к антитезам. Всегда, когда я вижу ребенка, то думаю о том, что он состарится; когда я вижу колыбель, то вспоминаю о могиле. Когда я смотрю на женщину, мне представляется ее старческие мощи. Радостные картины наводят на меня грусть, а грустные мало меня трогают... Я слишком много страдаю в глубине души, чтобы еще проливать слезы; прочитанное волнует меня сильнее, чем действительные страдания.

— Тот факт, что тебя не печатают, не означает, что ты плохой писатель.

— Напомни мне об этом, когда я буду подавать тебе кофе.

— Я тебе полностью доверяю, поэтому я тебя и использовал.

— Ты любил Этельстана. Ты любил Рагнара Лодброка. Ты любишь Юдифь... А меня ты любишь, отец?..

— Ох, Джейми, я тебя ужасно люблю!

И тут настал его черед смеяться. Он перегнулся чуть ли не вдвое, потом уселся на обочину, обуреваемый весельем. Медленным движением откинулся назад и улегся на высокую траву, задыхаясь и взвизгивая от смеха.

— Что это с тобой? — уставилась я на него.

Отсмеявшись, он сел и вытер глаза. Бурно дыша, тряхнул головой.

— Мурта был прав насчет женщин. Англичаночка, ради тебя я рисковал жизнью, я совершил кражу, поджог и нападение, да еще и убил человека. В награду ты изругала меня, унижая мое мужское достоинство, пнула по яйцам и расцарапала мне лицо. Потом я избил тебя до полусмерти и рассказал тебе о самых унизительных для меня вещах, какие со мной случались, и ты говоришь, что любишь меня.

— Она смогла поговорить об этом?

— Нет, ей еще очень больно. Я не уверена, что она вообще сможет. Может, она когда-нибудь скажет папе.

— Ужасно, когда внутри тебя находятся такие слова и приходится говорить их другому.