Скарлетт О'Хара

— По крайней мере, мы хоть видели Gotterdammerung – любопытно, хотя и не очень приятно.

– Видели – что?

– Сумерки богов. К несчастью, мы – южане – считали ведь себя богами.

Они ни о чем больше не говорят, – думала Скарлетт. – Ни о чем, кроме войны. Все эта война. И они не будут ни о чем говорить, кроме войны. Нет, до самой смерти не будут.

— Какое кольцо ты желаешь?

— Я мечтаю о большом-прибольшом бриллианте!

— Он у тебя будет! Самый огромный в Атланте!

— А медовый месяц я устрою в Новом Орлеане, шикарнее места нет.

— Ретт, это божественно!

— А ещё приданное тебе куплю!

— О, Ретт, это великолепно... Только, пожалуйста, никому не говори об этом!

— Какая же ты лицемерка!

Люди будут кудахтать и мотать головами, чтобы я ни делала. Так что я буду делать то, что хочу, и так, как хочу!

О том, что будет завтра, я подумаю завтра.

— Я вам нравлюсь, Скарлетт, признайтесь?

— Ну, иногда, немножко, — осторожно сказала она. — Когда вы не ведёте себя как подонок.

— А ведь я, сдается мне, нравлюсь вам именно потому, что я подонок.

— Не уходите, не оставляйте нас. Я вам этого не прощу!

— Можете не прощать, я и сам себе не прощу этого. Если меня убьют, я посмеюсь над таким идиотом. Одно я знаю наверняка, я люблю вас, Скарлетт, хотите вы этого или нет, но я люблю вас. Потому что мы с вами родственные души, мы отступники, мы способны называть вещи своими именами.

В палату, пропахшую кровью,

Где рядом — живой и мертвец,

Одаренный чьей-то любовью,

Доставлен был юный храбрец.

Столь юный, любимый столь нежно.

И зримо на бледном челе

Мерцал приговор неизбежный:

Он скоро истлеет в земле.

— Сэр, вы не джентльмен, — отрезала она.

— Очень тонкое наблюдение, — весело заметил он. — Так же, как и вы, мисс, не леди.

О, Боже! Какой тугой корсет! Сегодня я точно икну и окончательно испорчу свою репутацию.