– Бобби Сингер... Передайте ему кое-что от меня, когда увидите.
– Угу.
– Впрочем, пните его по драгоценному, так поэтичнее.
– Бобби Сингер... Передайте ему кое-что от меня, когда увидите.
– Угу.
– Впрочем, пните его по драгоценному, так поэтичнее.
Ровена, нам нужна твоя помощь. Шевели задницей. Что? Нет. Я не... Двигай сюда своей изумительной задницей, пожалуйста.
— Хэй, помнишь, когда мы были маленькими? Что я делал, чтобы отвлечь тебя всякий раз, когда отдирал пластырь, или что-то в этом роде?
— Да. Ты рассказывал какую-нибудь глупую шутку.
— Да. Тук, тук.
— Профессор Ренфилд? ФБР.
— Просто Донателло. Меня назвали в честь него.
— В честь... Черепашки-ниндзя?
— В честь... Скульптора эпохи возрождения.
— Ты не знаешь, что я сделал.
— Это не важно. Дин, вы двое были семьей. Жизнь коротка, а наша еще короче. Что тратить её на дурацкие обиды?
— Круто. Выйдем — нас разорвут на части. Останемся здесь — и что, с голоду умрём?
— Ну, я не умру с голоду...
— Рад за тебя!
— Он ушёл.
— Думаешь?
— Он всегда так делает. Ему становится скучно, и он... он... дёргает за верёвочки. Так было с Миром Апокалипсиса и... возможно, со всеми другими мирами. Он уходит и начинает новую историю. Но знаешь что? Это хорошо. Потому что если он свалил — остались только мы. Впервые — только мы.
— И где-то три миллиарда призраков.
— Да. Подумаешь, всего лишь ещё один Апокалипсис.
Мы думали, что у нас есть свобода воли, но всё это время были крысами в лабиринте. Да, у нас был выбор — свернуть налево или направо, но мы всё равно были крысами в грёбаном лабиринте.